глашаются сдѣлать по его желанію. Вотъ они уже близко, и видятъ свѣтлый взоръ любимца. Въ возничемъ, при взглядѣ на него, пробуждается воспоминаніе о природѣ красоты[1], которую, какъ утвержденную на непорочномъ основаніи, онъ снова созерцаетъ съ разсудительностію, созерцая же, поражается страхомъ и, отъ благоговѣнія, склоняясь на спину, въ то самое время по необходимости такъ сильно тянетъ назадъ C. возжи, что оба его коня садятся на крестцы — одинъ охотно, потому что не имѣетъ противнаго стремленія, а другой — похотливый — совершенно противъ воли. Отошедши далѣе, первый изъ нихъ, отъ стыда и изумленія, всю душу орошаетъ по́томъ, а послѣдній, избавившись отъ боли, которую причиняли ему узда и паденіе, и едва дыша отъ гнѣва, начинаетъ браниться и сильно поносить какъ возничаго, такъ и своего товарища, что, по трусости и малодушію, они нарушили порядокъ и согласіе; потомъ, убѣждая ихъ снова D. подойти, едва уступаетъ ихъ просьбѣ отложить это до другаго времени. Когда же предназначенное время наступило, а добрый конь и возничій притворились, будто забыли, — онъ напоминаетъ, насилуетъ, ржетъ, влечетъ, заставляетъ снова приблизиться къ любимцу и повторяетъ прежнія свои слова, а приблизившись, сгибается, раскидываетъ хвостъ, закусываетъ удила и рвется съ крайнимъ безстыдствомъ. Но возничій, исполняясь знакомымъ себѣ чувствомъ, еще E. болѣе прежняго переваливается какбы за перегородку козелъ и съ такою силою оттягиваетъ узду изъ зубовъ похотливаго коня, что обагряетъ кровію злорѣчивый его языкъ и скулья, повергаетъ его на лядвеи и крестецъ и даетъ ему чувствовать боль. Терпя это часто, лукавый конь наконецъ оставляетъ свою похотливость, послушно слѣдуетъ волѣ возничаго и, при видѣ красавца, чувствуетъ страхъ; такъ что душа любящаго теперь обращается съ любимцемъ уже 255.
- ↑ Воспоминаніе о природѣ красоты. Подъ словами: ἡ τοῦ κάλλους φύσις, разумѣется красота безусловная, красота сама въ себѣ, или идея красоты.
глашаются сделать по его желанию. Вот они уже близко, и видят светлый взор любимца. В возничем, при взгляде на него, пробуждается воспоминание о природе красоты[1], которую, как утвержденную на непорочном основании, он снова созерцает с рассудительностью, созерцая же, поражается страхом и, от благоговения, склоняясь на спину, в то самое время по необходимости так сильно тянет назад C. вожжи, что оба его коня садятся на крестцы — один охотно, потому что не имеет противного стремления, а другой — похотливый — совершенно против воли. Отошедши далее, первый из них, от стыда и изумления, всю душу орошает по́том, а последний, избавившись от боли, которую причиняли ему узда и падение, и едва дыша от гнева, начинает браниться и сильно поносить как возничего, так и своего товарища, что, по трусости и малодушию, они нарушили порядок и согласие; потом, убеждая их снова D. подойти, едва уступает их просьбе отложить это до другого времени. Когда же предназначенное время наступило, а добрый конь и возничий притворились, будто забыли, — он напоминает, насилует, ржет, влечет, заставляет снова приблизиться к любимцу и повторяет прежние свои слова, а приблизившись, сгибается, раскидывает хвост, закусывает удила и рвется с крайним бесстыдством. Но возничий, исполняясь знакомым себе чувством, еще E. более прежнего переваливается как бы за перегородку козел и с такою силою оттягивает узду из зубов похотливого коня, что обагряет кровью злоречивый его язык и скулья, повергает его на лядвеи и крестец и дает ему чувствовать боль. Терпя это часто, лукавый конь наконец оставляет свою похотливость, послушно следует воле возничего и, при виде красавца, чувствует страх; так что душа любящего теперь обращается с любимцем уже 255.
————————————
- ↑ Воспоминание о природе красоты. Под словами: ἡ τοῦ κάλλους φύσις, разумеется красота безусловная, красота сама в себе, или идея красоты.
