туда, гдѣ думаетъ увидѣть обладателя красоты; а увидѣвши его и оживившись въ своемъ вожделѣніи, даетъ просторъ тому, что прежде было заперто, и, успокоившись, освобождается отъ уязвленій и скорби, и въ тѣ минуты питается 252. сладчайшимъ удовольствіемъ. Поэтому произвольно не оставляетъ она своего красавца и никого не почитаетъ прекраснѣе его. Тутъ забываются и матери, и братья, и друзья; тутъ нѣтъ нужды, что чрезъ нерадѣніе гибнетъ имущество. Презрѣвъ всѣ обыкновенныя правила своей жизни и благоприличія, которыми прежде тщеславилась, она готова рабствовать и, гдѣ позволятъ, лежать сколько можно ближе къ своему желанному, потому что нетолько чтитъ его, какъ обладателя красоты, но и находитъ въ немъ единственнаго врача величайшихъ своихъ скорбей. B. Эту-то страсть, прекрасный мальчикъ, къ которому направлена моя рѣчь, люди называютъ Эросомъ: но услышавъ, какъ называютъ ее боги, ты, по молодости, справедливо будешь смѣяться. Объ Эросѣ есть два стиха, которые, какъ я полагаю, заимствованы изъ тайныхъ стихотвореній какими-нибудь омиристами[1]. Изъ этихъ стиховъ одинъ очень нескроменъ[2] и слишкомъ нестроенъ. Поютъ ихъ такъ:
- ↑ Платонъ смѣется надъ стараніемъ нѣкоторыхъ Грековъ заключить всю мудрость въ предѣлы Омировыхъ твореній. Эти омиристы изучали нетолько то, что было написано Омиромъ, но и то, что будто бы перешло отъ него по преданію, или такъ называемыя ἀπόθετα ἔπη — тайныя стихотворенія. Впрочемъ, приведенные здѣсь стихи, вѣроятно, — произведеніе самого Платона, намѣренно примѣненное къ дурному вкусу омиристовъ.
- ↑ Такъ какъ Платонъ не сказалъ, на который именно стихъ здѣсь указывается, то филологи разошлись въ своихъ мнѣніяхъ объ этомъ. Гейндорфъ и Шлейермахеръ ищутъ нескромности въ первомъ стихѣ, т.-е. въ словахъ: «пернатый Эросъ.» Этими словами, говорятъ они, Платонъ указываетъ на вѣтреность и непостоянство бога любви; потому что во времена Платона Эросу будто бы не придавали еще крыльевъ, — что̀ весьма ложно (см. Fragmenta hymnorum, qui Orpheo adscribuntur VI, 2, p. 260. Herm. 58, 2, p. 324. У Эрмія находимъ также стихъ: χρυσαῖς πτερυγεσσι фоρευμένος ἔνθα καὶ ἔνθα). Но выше Сократъ говоритъ: «эту-то страсть люди называютъ Эросомъ.» Тутъ сказано все, что заключается въ первомъ стихѣ, кромѣ только слова «пернатый». Потомъ онъ прибавляетъ: «но услышавъ, какъ называютъ ее боги, ты, по молодости, справедливо будешь смѣяться.»
туда, где думает увидеть обладателя красоты; а увидевши его и оживившись в своем вожделении, дает простор тому, что прежде было заперто, и, успокоившись, освобождается от уязвлений и скорби, и в те минуты питается 252. сладчайшим удовольствием. Поэтому произвольно не оставляет она своего красавца и никого не почитает прекраснее его. Тут забываются и матери, и братья, и друзья; тут нет нужды, что чрез нерадение гибнет имущество. Презрев все обыкновенные правила своей жизни и благоприличия, которыми прежде тщеславилась, она готова рабствовать и, где позволят, лежать сколько можно ближе к своему желанному, потому что нетолько чтит его, как обладателя красоты, но и находит в нём единственного врача величайших своих скорбей. B. Эту-то страсть, прекрасный мальчик, к которому направлена моя речь, люди называют Эросом: но услышав, как называют ее боги, ты, по молодости, справедливо будешь смеяться. Об Эросе есть два стиха, которые, как я полагаю, заимствованы из тайных стихотворений какими-нибудь омиристами[1]. Из этих стихов один очень нескромен[2] и слишком нестроен. Поют их так:
————————————
- ↑ Платон смеется над старанием некоторых Греков заключить всю мудрость в пределы Омировых творений. Эти омиристы изучали нетолько то, что было написано Омиром, но и то, что будто бы перешло от него по преданию, или так называемые ἀπόθετα ἔπη — тайные стихотворения. Впрочем, приведенные здесь стихи, вероятно, — произведение самого Платона, намеренно примененное к дурному вкусу омиристов.
- ↑ Так как Платон не сказал, на который именно стих здесь указывается, то филологи разошлись в своих мнениях об этом. Гейндорф и Шлейермахер ищут нескромности в первом стихе, т. е. в словах: «пернатый Эрос.» Этими словами, говорят они, Платон указывает на ветреность и непостоянство бога любви; потому что во времена Платона Эросу будто бы не придавали еще крыльев, — что̀ весьма ложно (см. Fragmenta hymnorum, qui Orpheo adscribuntur VI, 2, p. 260. Herm. 58, 2, p. 324. У Эрмия находим также стих: χρυσαῖς πτερυγεσσι фоρευμένος ἔνθα καὶ ἔνθα). Но выше Сократ говорит: «эту-то страсть люди называют Эросом.» Тут сказано всё, что заключается в первом стихе, кроме только слова «пернатый». Потом он прибавляет: «но услышав, как называют ее боги, ты, по молодости, справедливо будешь смеяться.»
