то никто не постыдится сказать, что такова сущность души, что такъ и надобно понимать ее: потому что всякое тѣло, движимое извнѣ, неодушевленно; а движущееся извнутри, само изъ себя, называется одушевленнымъ, что и составляетъ природу души. Когда же такъ, когда самодвижимое есть не иное что, какъ душа; то душа безначальна 246. и безсмертна. Но о ея безсмертіи — довольно; теперь скажемъ о ея идеѣ.
Изслѣдовать, какова эта идея, есть дѣло божественное и требующее долгаго времени[1]; а показать, чему она подобна, — человѣческое и короткое. Итакъ возьмемся за послѣднее. Мы уподобимъ ее нераздѣльной силѣ крылатой пары запряженныхъ коней и возничаго[2]. Кони боговъ и
- ↑ Говоря о неизслѣдимости идеи, доступной только уму божественному, Платонъ разумѣетъ идею, какъ τὸ αὐτὸ καθ᾽ αὑτὸ, или истинно-сущее. О философскомъ значеніи идеи онъ разсуждаетъ мѣстами во многихъ своихъ «разговорахъ», а особенно въ Парменидѣ. Въ Федрѣ же разсматривается идея главнымъ образомъ со стороны психологической и притомъ большею частію символически.
- ↑ Астъ въ этомъ подобіи видитъ шутку Платона и пародію на нѣкоторыя мѣста Омировой Иліады, напр. V 41. sq. VIII, 768 sqq., а особенно на безсмертныхъ коней Ахиллеса, XVI, 148 sq., XXIII, 276 sq. Его догадка повидимому подтверждается словами Аристотеля (Ret. III,7). Но, по моему мнѣнію, здѣсь нѣтъ ничего похожаго на шутку. Сократъ во всемъ этомъ монологѣ описываетъ силу божественной любви, которою проникнуты души, посвященныя въ небесныя таинства. Эта, по своей природѣ, никогда не угасающая любовь окрыляетъ и возвышаетъ ихъ, сообщаетъ имъ жизнь и самодвижимость, — такъ что нетолько разумное въ нихъ, но и неразумное, пріобщаясь силѣ небесной любви, обнаруживаетъ свойственнымъ себѣ образомъ силу пернатости, чтобы, если не прямо, по крайней мѣрѣ посредствомъ созерцанія прекрасныхъ предметовъ въ природѣ, восходить къ высочайшему типу ихъ — къ прекрасному божественному. Разумное въ душахъ, по смыслу Платоновой аллегоріи, есть возничій τὸ αὐτὸ κινοῦν, λόγος или λογιστικόν, божественное въ человѣкѣ; а неразумное — пара крылатыхъ коней, запряженныхъ въ колесницу, т.-е. раздражительная (θυμοειδές) и пожелательная (ἐπιθυμητικὸν) стороны души, дѣйствующія въ органическомъ тѣлѣ. Первый изъ этихъ коней послушнѣе уму, нежели послѣдній: потому что первый, получивъ бытіе непосредственно отъ боговъ сотворенныхъ, заключаетъ въ себѣ оттѣнокъ и безсмертія; а послѣдній, хотя также ихъ твореніе, однакожъ постоянно носитъ печать земной своей природы (Tim. 69 C). Символическое изображеніе души посредствомъ возничаго, управляющаго двумя крылатыми конями,
то никто не постыдится сказать, что такова сущность души, что так и надобно понимать ее: потому что всякое тело, движимое извне, неодушевленно; а движущееся изнутри, само из себя, называется одушевленным, что и составляет природу души. Когда же так, когда самодвижимое есть не иное что, как душа; то душа безначальна 246. и бессмертна. Но о её бессмертии — довольно; теперь скажем о её идее.
Исследовать, какова эта идея, есть дело божественное и требующее долгого времени[1]; а показать, чему она подобна, — человеческое и короткое. Итак возьмемся за последнее. Мы уподобим ее нераздельной силе крылатой пары запряженных коней и возничего[2]. Кони богов и
————————————
- ↑ Говоря о неизследимости идеи, доступной только уму божественному, Платон разумеет идею, как τὸ αὐτὸ καθ᾽ αὑτὸ, или истинно-сущее. О философском значении идеи он рассуждает местами во многих своих «разговорах», а особенно в Пармениде. В Федре же рассматривается идея главным образом со стороны психологической и притом большею частью символически.
- ↑ Аст в этом подобии видит шутку Платона и пародию на некоторые места Омировой Илиады, напр. V 41. sq. VIII, 768 sqq., а особенно на бессмертных коней Ахиллеса, XVI, 148 sq., XXIII, 276 sq. Его догадка по-видимому подтверждается словами Аристотеля (Ret. III,7). Но, по моему мнению, здесь нет ничего похожего на шутку. Сократ во всём этом монологе описывает силу божественной любви, которою проникнуты души, посвященные в небесные таинства. Эта, по своей природе, никогда не угасающая любовь окрыляет и возвышает их, сообщает им жизнь и самодвижимость, — так что нетолько разумное в них, но и неразумное, приобщаясь силе небесной любви, обнаруживает свойственным себе образом силу пернатости, чтобы, если не прямо, по крайней мере посредством созерцания прекрасных предметов в природе, восходить к высочайшему типу их — к прекрасному божественному. Разумное в душах, по смыслу Платоновой аллегории, есть возничий τὸ αὐτὸ κινοῦν, λόγος или λογιστικόν, божественное в человеке; а неразумное — пара крылатых коней, запряженных в колесницу, т. е. раздражительная (θυμοειδές) и пожелательная (ἐπιθυμητικὸν) стороны души, действующие в органическом теле. Первый из этих коней послушнее уму, нежели последний: потому что первый, получив бытие непосредственно от богов сотворенных, заключает в себе оттенок и бессмертия; а последний, хотя также их творение, однакож постоянно носит печать земной своей природы (Tim. 69 C). Символическое изображение души посредством возничего, управляющего двумя крылатыми конями,
