даетъ меня этотъ превосходный человѣкъ. Пусть другъ его, B. и прежде казавшійся ему мудрымъ, теперь покажется еще мудрѣе.
Итакъ былъ себѣ мальчикъ, или лучше, изнѣженный ребенокъ[1], очень красивый. Его окружало великое число друзей, изъ которыхъ одинъ отличался особенною хитростію. Любя мальчика, какъ и другіе, онъ увѣрялъ, что не любитъ его, и однажды началъ доказывать, что къ не любящему надо имѣть больше благосклонности, чѣмъ къ любящему. Вотъ, что говорилъ онъ:
У людей, приступающихъ съ размышленіемъ къ какому-нибудь совѣщанію, мальчикъ, всегда одно и то же C. начало — узнать, о чемъ будетъ совѣщаніе; а иначе погрѣшности неизбѣжны. Между тѣмъ многіе и не замѣчаютъ, что имъ неизвѣстно существо каждаго изъ предметовъ. Почитая себя знатоками, они не хотятъ при самомъ началѣ понять силу вопроса, и оттого впослѣдствіи поплачиваются, т.-е. бываютъ несогласны ни съ самими собою, ни съ другими. Итакъ, я и ты не должны подвергаться тому, въ чемъ упрекаемъ прочихъ; но, когда предложенъ намъ вопросъ, кого лучше избрать себѣ другомъ — любящаго или нелюбящаго, мы обязаны напередъ условиться въ понятіи, что̀ такое любовь и въ чемъ состоитъ она, а потомъ, принявъ это понятіе за основаніе, смотря и ссылаясь на него, D. изслѣдовать, полезна ли она, или вредна.
Всякій знаетъ, что любовь есть нѣкоторая страсть; извѣстно также, что страсть къ прекрасному свойственна и нелюбящему: итакъ, чѣмъ отличить любящаго отъ нелюбящаго? Надобно замѣтить, что въ каждомъ изъ насъ есть
- ↑ Изнѣженный ребенокъ, μειρακίσκος Atticis usurpatur de molli et pathetico potissimum adolescente. Vid. Oudendorp. ad. Thom. Magn. p. 604. Heindorfius.
настраиваетъ рѣчь на тонъ поэтическій, хотя нельзя согласиться съ Гейндорфомъ и Стефаномъ, будто эти слова заимствованы у какого-нибудь поэта, тѣмъ болѣе, что и все это начало рѣчи отпечатлѣно характеромъ эпической высокопарности, да и самая рѣчь названа шуточно эпическимъ словомъ μύθος
дает меня этот превосходный человек. Пусть друг его, B. и прежде казавшийся ему мудрым, теперь покажется еще мудрее.
Итак был себе мальчик, или лучше, изнеженный ребенок[1], очень красивый. Его окружало великое число друзей, из которых один отличался особенною хитростию. Любя мальчика, как и другие, он уверял, что не любит его, и однажды начал доказывать, что к не любящему надо иметь больше благосклонности, чем к любящему. Вот, что говорил он:
У людей, приступающих с размышлением к какому-нибудь совещанию, мальчик, всегда одно и то же C. начало — узнать, о чём будет совещание; а иначе погрешности неизбежны. Между тем многие и не замечают, что им неизвестно существо каждого из предметов. Почитая себя знатоками, они не хотят при самом начале понять силу вопроса, и оттого впоследствии поплачиваются, т. е. бывают несогласны ни с самими собою, ни с другими. Итак, я и ты не должны подвергаться тому, в чём упрекаем прочих; но, когда предложен нам вопрос, кого лучше избрать себе другом — любящего или нелюбящего, мы обязаны наперед условиться в понятии, что̀ такое любовь и в чём состоит она, а потом, приняв это понятие за основание, смотря и ссылаясь на него, D. исследовать, полезна ли она, или вредна.
Всякий знает, что любовь есть некоторая страсть; известно также, что страсть к прекрасному свойственна и нелюбящему: итак, чем отличить любящего от нелюбящего? Надобно заметить, что в каждом из нас есть
————————————
- ↑ Изнеженный ребенок, μειρακίσκος Atticis usurpatur de molli et pathetico potissimum adolescente. Vid. Oudendorp. ad. Thom. Magn. p. 604. Heindorfius.
настраивает речь на тон поэтический, хотя нельзя согласиться с Гейндорфом и Стефаном, будто эти слова заимствованы у какого-нибудь поэта, тем более, что и всё это начало речи отпечатлено характером эпической высокопарности, да и самая речь названа шуточно эпическим словом μύθος
