состояніи, а касательно Іона ефесскаго затруднялся бы и не могъ разговориться, что̀ онъ поетъ хорошо, и что̀ нѣтъ.
Іонъ. Въ этомъ противорѣчить тебѣ, Сократъ, я не могу, а сознаю только, что объ Омирѣ говорю и готовъ говорить превосходнѣе всѣхъ, и что мое пѣніе въ отношеніи къ нему всѣ находятъ хорошимъ, а въ отношеніи къ другимъ — нѣтъ. Смотри ужъ самъ, что это значитъ.
Сокр. Я и смотрю, Іонъ, и намѣренъ высказать тебѣ свое D. мнѣніе. Вѣдь что ты хорошо говоришь объ Омирѣ, это, какъ я недавно замѣтилъ, не есть искуство, а божественная сила, движущая тебя и находящаяся въ тебѣ, какъ въ камнѣ, который у Эврипида названъ магнитомъ, а у многихъ — иракліемъ[1]. Да, этотъ камень нетолько притягиваетъ желѣзныя кольца сами по себѣ, но и сообщаетъ имъ силу дѣлать въ свою очередь то же самое, что дѣлаетъ камень, то-есть притягивать другія кольца; такъ что изъ взаимнаго сцѣпленія желѣзныхъ вещей E. и колецъ иногда составляется очень длинная цѣпь[2]. Сила же
- ↑ Платонъ въ этомъ мѣстѣ съ удивительною простотою и ясностію показываетъ различіе между поэтическимъ воодушевленіемъ и философскимъ созерцаніемъ. Какъ поэтъ, такъ и философъ, — оба проникнуты идеею предмета: но первый, дѣйствуя въ области фантазіи, не сознаетъ ея умомъ, какъ начало истиннаго и добраго, а чувствуетъ сердцемъ, какъ силу, порывающую его къ прекрасному; напротивъ, послѣдній, внося ее въ сферу разсудка не подвергается ея вліянію съ рабскою необходимостію, а стремится сознательно осуществить ее стройнымъ рядомъ понятій. У поэта чѣмъ сильнѣе порывъ восторга, тѣмъ меньше искуственности; напротивъ, у философа чѣмъ отчетливѣе мышленіе, тѣмъ удовлетворительнѣе наука. Поэтому порожденное музою твореніе поэта Платонъ весьма хорошо сравниваетъ съ магнитомъ, а рапсодиста съ желѣзнымъ кольцомъ, которое само не знаетъ, почему влечется къ магниту. Магнитъ у Платона называется также иракліемъ — по имени лидійскаго города Ираклеи, въ окрестностяхъ котораго находили значительное количество магнитовъ. Hesychius.
- ↑ По замѣчанію Геснера (ad Claud. idyll., подъ названіемъ Magnes, T. II, p. 653), это самое мѣсто Платонова разговора служило оригиналомъ Люкрецію для слѣдующихъ стиховъ (VI, v. 910 sqq.):
Schol. Aristot. Polit. VIII, 5. Plutarch. De music. p. 1133 C sqq. То же можно думать и о Тамирѣ, который, по свидѣтельству Плинія (Hist. Nat. VII, 36), первый началъ играть на цитрѣ, не сопровождая своей игры голосомъ. Еще съ большею вѣроятностію это самое можно утверждать объ Орфеѣ. Lobeck. Aglaopham. T. 1, p. 233 sqq. Менѣе всего въ этомъ отношеніи извѣстно о Фиміѣ.
состоянии, а касательно Иона ефесского затруднялся бы и не мог разговориться, что̀ он поет хорошо, и что̀ нет.
Ион. В этом противоречить тебе, Сократ, я не могу, а сознаю только, что об Омире говорю и готов говорить превосходнее всех, и что мое пение в отношении к нему все находят хорошим, а в отношении к другим — нет. Смотри уж сам, что это значит.
Сокр. Я и смотрю, Ион, и намерен высказать тебе свое D. мнение. Ведь что ты хорошо говоришь об Омире, это, как я недавно заметил, не есть искусство, а божественная сила, движущая тебя и находящаяся в тебе, как в камне, который у Эврипида назван магнитом, а у многих — ираклием[1]. Да, этот камень нетолько притягивает железные кольца сами по себе, но и сообщает им силу делать в свою очередь то же самое, что делает камень, то есть притягивать другие кольца; так что из взаимного сцепления железных вещей E. и колец иногда составляется очень длинная цепь[2]. Сила же
————————————
- ↑ Платон в этом месте с удивительною простотою и ясностью показывает различие между поэтическим воодушевлением и философским созерцанием. Как поэт, так и философ, — оба проникнуты идеею предмета: но первый, действуя в области фантазии, не сознает её умом, как начало истинного и доброго, а чувствует сердцем, как силу, порывающую его к прекрасному; напротив, последний, внося ее в сферу рассудка не подвергается её влиянию с рабскою необходимостию, а стремится сознательно осуществить ее стройным рядом понятий. У поэта чем сильнее порыв восторга, тем меньше искусственности; напротив, у философа чем отчетливее мышление, тем удовлетворительнее наука. Поэтому порожденное музою творение поэта Платон весьма хорошо сравнивает с магнитом, а рапсодиста с железным кольцом, которое само не знает, почему влечется к магниту. Магнит у Платона называется также ираклием — по имени лидийского города Ираклеи, в окрестностях которого находили значительное количество магнитов. Hesychius.
- ↑ По замечанию Геснера (ad Claud. idyll., под названием Magnes, T. II, p. 653), это самое место Платонова разговора служило оригиналом Люкрецию для следующих стихов (VI, v. 910 sqq.):
Schol. Aristot. Polit. VIII, 5. Plutarch. De music. p. 1133 C sqq. То же можно думать и о Тамире, который, по свидетельству Плиния (Hist. Nat. VII, 36), первый начал играть на цитре, не сопровождая своей игры голосом. Еще с большею вероятностью это самое можно утверждать об Орфее. Lobeck. Aglaopham. T. 1, p. 233 sqq. Менее всего в этом отношении известно о Фимии.
