вою же цѣлію почитаетъ онъ — дать руководство къ нравственно-эротическому образованію любимца. Но Шлейермахеръ упустилъ изъ виду мысль Платона о высочайшемъ благѣ, и методическое развитіе разговора поставилъ внѣ отношенія къ его содержанію. Поэтому намъ болѣе нравится взглядъ Штейнгарта, который говоритъ, что «Лизисъ» долженъ былъ представить физическое основаніе и нравственную сущность дружбы, — первое въ формѣ любви, а послѣднюю — подъ образомъ восполняющаго себя обоюднаго стремленія сродныхъ и вмѣстѣ различныхъ природъ къ высочайшему благу. Но и это опредѣленіе цѣли невполнѣ соотвѣтствуетъ духу и направленію діалога. Физическое основаніе любви — элементъ въ немъ вовсе незамѣтный. Мы видѣли, что любовь у Сократа имѣла значеніе чисто философское, и очень можно думать, что изъ этого сократическаго понятія о любви Платонъ впослѣдствіи развилъ идею Эроса, какъ божества, соединяющаго небо съ землею. Притомъ Штейнгартъ не обратилъ вниманія на намѣреніе Сократа возбудить въ юношахъ расположеніе къ философіи; а это, при опредѣленіи цѣли діалога, долженствовало представляться прежде всего. Итакъ, поставляя философію какбы центральнымъ понятіемъ въ разговорѣ, а любовь — какбы проводникомъ, соединяющимъ блага относительныя съ благомъ абсолютнымъ, мы можемъ безошибочно утверждать, что Платонъ своимъ «Лизисомъ» предполагалъ дружбу молодыхъ людей вывесть на поприще философской любви и чрезъ то направить ее къ благу абсолютному.
Нелишнимъ считаемъ замѣтить, что изложеніе «Лизиса» необыкновенно просто и безъискуственно, а изъ этого, по крайней мѣрѣ, не безъ вѣроятности, можно заключить, что «Лизисъ» написанъ Платономъ въ лѣтахъ еще молодыхъ, именно въ томъ періодѣ его жизни, когда онъ слушалъ Сократа и не развилъ еще своей идеи до той полноты, съ какою впослѣдствіи выразилась она въ Пирѣ, Федрѣ, Государствѣ и другихъ его сочиненіяхъ. Мы не имѣемъ никакой причины подвергать сомнѣнію свидѣтельство Діогена Лаерція (III, 35), который
вою же целью почитает он — дать руководство к нравственно-эротическому образованию любимца. Но Шлейермахер упустил из виду мысль Платона о высочайшем благе, и методическое развитие разговора поставил вне отношения к его содержанию. Поэтому нам более нравится взгляд Штейнгарта, который говорит, что «Лизис» должен был представить физическое основание и нравственную сущность дружбы, — первое в форме любви, а последнюю — под образом восполняющего себя обоюдного стремления сродных и вместе различных природ к высочайшему благу. Но и это определение цели не вполне соответствует духу и направлению диалога. Физическое основание любви — элемент в нём вовсе незаметный. Мы видели, что любовь у Сократа имела значение чисто философское, и очень можно думать, что из этого сократического понятия о любви Платон впоследствии развил идею Эроса, как божества, соединяющего небо с землею. Притом Штейнгарт не обратил внимания на намерение Сократа возбудить в юношах расположение к философии; а это, при определении цели диалога, долженствовало представляться прежде всего. Итак, поставляя философию как бы центральным понятием в разговоре, а любовь — как бы проводником, соединяющим блага относительные с благом абсолютным, мы можем безошибочно утверждать, что Платон своим «Лизисом» предполагал дружбу молодых людей вывесть на поприще философской любви и чрез то направить ее к благу абсолютному.
Нелишним считаем заметить, что изложение «Лизиса» необыкновенно просто и безыскусственно, а из этого, по крайней мере, не без вероятности, можно заключить, что «Лизис» написан Платоном в летах еще молодых, именно в том периоде его жизни, когда он слушал Сократа и не развил еще своей идеи до той полноты, с какою впоследствии выразилась она в Пире, Федре, Государстве и других его сочинениях. Мы не имеем никакой причины подвергать сомнению свидетельство Диогена Лаерция (III, 35), который
