да онъ нетолько обманываетъ другихъ, но обманывается и самъ, а это конечно смѣшно. Раскрывъ такимъ образомъ основное положеніе второй части разговора, Сократъ обращается къ рѣчи Лизіаса и показываетъ, что въ ней недостаетъ именно этого знанія предмета; потому что она есть произвольное накопленіе понятій, неопирающихся на понятіи цѣлаго. Тогда какъ ораторъ долженъ знать, говоритъ онъ, нѣтъ ли въ предметѣ его рѣчи чего-нибудь обоюднаго и сомнительнаго, Лизіасъ не обратилъ вниманія на то, что о природѣ и силѣ любви между людьми много различныхъ мнѣній, и не опредѣлилъ, какъ понимаетъ онъ любовь, а просто началъ разсуждать о ней съ того, чѣмъ другіе оканчиваютъ разсужденіе. Отъ этого-то его декламація не имѣетъ ни основанія, ни порядка, ни единства, ни ясности, — вопреки тому правилу, что всякая рѣчь должна уподобляться живому существу, въ которомъ члены взаимно пропорціональны и находятся въ тѣсной связи. Главное дѣло ораторскаго искуства, при составленіи рѣчи, заключается въ сведеніи всего къ одному роду и потомъ въ раздѣленіи рода на его виды. Это-то значитъ говорить діалектически. Еслибы спросили насъ, какъ сдѣлаться настоящимъ ораторомъ, — мы отвѣчали бы: сперва надобно имѣть способность къ разсужденію объ извѣстномъ предметѣ, потомъ должно знать этотъ предметъ, и наконецъ надлежитъ учиться ораторскому искуству и упражняться въ сочиненіи рѣчей. Полагать, что то, или другое изъ этихъ условій можно заимствовать въ наставленіяхъ нашихъ ораторовъ, значитъ грубо обманываться. Кто хочетъ знать, какимъ путемъ пріобрѣтается имя хорошаго оратора, тотъ смотри на примѣръ Перикла, который украсился этимъ именемъ единственно оттого, что сперва слушалъ Анаксагора и развилъ свой умъ философіею; ибо какъ врачь долженъ напередъ знать устройство тѣла, чтобы заключать о полезномъ или вредномъ дѣйствіи на него извѣстнаго лекарства: такъ и оратору прежде нужно уразумѣть различныя осо-
да он нетолько обманывает других, но обманывается и сам, а это конечно смешно. Раскрыв таким образом основное положение второй части разговора, Сократ обращается к речи Лизиаса и показывает, что в ней недостает именно этого знания предмета; потому что она есть произвольное накопление понятий, неопирающихся на понятие целого. Тогда как оратор должен знать, говорит он, нет ли в предмете его речи чего-нибудь обоюдного и сомнительного, Лизиас не обратил внимания на то, что о природе и силе любви между людьми много различных мнений, и не определил, как понимает он любовь, а просто начал рассуждать о ней с того, чем другие оканчивают рассуждение. От этого-то его декламация не имеет ни основания, ни порядка, ни единства, ни ясности, — вопреки тому правилу, что всякая речь должна уподобляться живому существу, в котором члены взаимно пропорциональны и находятся в тесной связи. Главное дело ораторского искусства, при составлении речи, заключается в сведении всего к одному роду и потом в разделении рода на его виды. Это-то значит говорить диалектически. Если бы спросили нас, как сделаться настоящим оратором, — мы отвечали бы: сперва надобно иметь способность к рассуждению об известном предмете, потом должно знать этот предмет, и наконец надлежит учиться ораторскому искусству и упражняться в сочинении речей. Полагать, что то, или другое из этих условий можно заимствовать в наставлениях наших ораторов, значит грубо обманываться. Кто хочет знать, каким путем приобретается имя хорошего оратора, тот смотри на пример Перикла, который украсился этим именем единственно оттого, что сперва слушал Анаксагора и развил свой ум философиею; ибо как врачь должен наперед знать устройство тела, чтобы заключать о полезном или вредном действии на него известного лекарства: так и оратору прежде нужно уразуметь различные осо-
