B. ему воспрепятствовали бы въ этомъ и друзья и враги, — послѣдніе стали бы порицать его за ласкательство и низость, а первые по этому случаю вразумлять и стыдить. Напротивъ, любящій, дѣлая все подобное, слышитъ одобреніе; да и законъ позволяетъ ему такія дѣла безъ укоризны, какъ будто бы онъ совершалъ что-нибудь вполнѣ прекрасное. Важнѣе же всего то, что поклявшись, какъ говорятъ многіе, онъ одинъ получаетъ отъ боговъ прощеніе въ клятвопреступленіи; потому что въ любви, полагаютъ, нѣтъ клятвы[1]. Такимъ C. образомъ, любителя, по смыслу здѣшняго закона, облекаютъ всѣми правами и боги и люди. Такъ исполняясь этою мыслію, можно въ нашемъ городѣ почитать дѣломъ вполнѣ прекраснымъ — любить и быть другомъ любителей. Если же отцы, поставляя надъ любимцами педагоговъ, не позволяютъ имъ разговаривать съ любителями, и педагогу приказываютъ смотрѣть за этимъ, а сверстники и друзья, видя что-нибудь такое, начинаютъ порицать ихъ, старшіе же не мѣшаютъ D. ихъ порицанію и не бранятъ за то, что они говорятъ неправильно; то смотря на это, можно опять подумать, что такое дѣло считается здѣсь очень постыднымъ. Между тѣмъ все состоитъ въ слѣдующемъ: несомнѣнно то, что̀ сказано вначалѣ, что, то-есть, это само, — само по себѣ, ни прекрасно, ни постыдно, но если совершается прекрасно, — прекрасное, а постыдно, — постыдное. Совершать его постыдно значитъ оказывать ласки человѣку дурному и дурно; а совершатъ E. прекрасно — значитъ благопріятствовать доброму и добрымъ способомъ. Дурной человѣкъ есть тотъ любитель всенародный, любящій больше тѣло, чѣмъ душу; потому что и самъ непостояненъ, и не любитъ ничего постояннаго. Какъ скоро тѣло отцвѣло, — онъ тотчасъ улетаетъ отъ любимца, осрамивъ его множествомъ словъ и обѣщаній. Напротивъ, любитель нрава добраго остается на всю жизнь,
- ↑ Въ любви нѣтъ клятвы. О позволеніи нарушать клятву въ любви говорится и въ Филебѣ (p. 65 C) и подтверждается, что боги въ этомъ случаѣ не взыскиваютъ за клятвопреступленіе. Ἐν ταῖς ἡδοναῖς περὶ τἀφροδίσια — καὶ τὸ ἐπιορκεῖν συγγνώμην εἴληφε παρὰ θεῶν.
B. ему воспрепятствовали бы в этом и друзья и враги, — последние стали бы порицать его за ласкательство и низость, а первые по этому случаю вразумлять и стыдить. Напротив, любящий, делая всё подобное, слышит одобрение; да и закон позволяет ему такие дела без укоризны, как будто бы он совершал что-нибудь вполне прекрасное. Важнее же всего то, что поклявшись, как говорят многие, он один получает от богов прощение в клятвопреступлении; потому что в любви, полагают, нет клятвы[1]. Таким C. образом, любителя, по смыслу здешнего закона, облекают всеми правами и боги и люди. Так исполняясь этою мыслью, можно в нашем городе почитать делом вполне прекрасным — любить и быть другом любителей. Если же отцы, поставляя над любимцами педагогов, не позволяют им разговаривать с любителями, и педагогу приказывают смотреть за этим, а сверстники и друзья, видя что-нибудь такое, начинают порицать их, старшие же не мешают D. их порицанию и не бранят за то, что они говорят неправильно; то смотря на это, можно опять подумать, что такое дело считается здесь очень постыдным. Между тем всё состоит в следующем: несомненно то, что̀ сказано вначале, что, то есть, это само, — само по себе, ни прекрасно, ни постыдно, но если совершается прекрасно, — прекрасное, а постыдно, — постыдное. Совершать его постыдно значит оказывать ласки человеку дурному и дурно; а совершат E. прекрасно — значит благоприятствовать доброму и добрым способом. Дурной человек есть тот любитель всенародный, любящий больше тело, чем душу; потому что и сам непостоянен, и не любит ничего постоянного. Как скоро тело отцвело, — он тотчас улетает от любимца, осрамив его множеством слов и обещаний. Напротив, любитель нрава доброго остается на всю жизнь,
————————————
- ↑ В любви нет клятвы. О позволении нарушать клятву в любви говорится и в Филебе (p. 65 C) и подтверждается, что боги в этом случае не взыскивают за клятвопреступление. Ἐν ταῖς ἡδοναῖς περὶ τἀφροδίσια — καὶ τὸ ἐπιορκεῖν συγγνώμην εἴληφε παρὰ θεῶν.
