гіе сходятся въ убѣжденіи, что Эросъ — богъ самый древній. А будучи самымъ древнимъ, онъ есть виновникъ для насъ величайшихъ благъ; ибо я не могу сказать, что̀ было бы бо́льшимъ благомъ для перваго юнаго возраста, какъ не добрый любитель, а для любителя, какъ не любимое дитя. Вѣдь что̀ должно руководствовать людьми, которые намѣреваются всю свою жизнь провесть хорошо, того не въ состояніи доставить имъ такъ прекрасно, какъ Эросъ, ни родство, ни почести, D. ни богатство, и ничто другое. Но что я тутъ разумѣю? Въ дѣлахъ постыдныхъ — стыдъ, а въ похвальныхъ — честолюбіе; ибо безъ этого ни городъ, ни частный человѣкъ не могутъ совершать дѣлъ великихъ и прекрасныхъ[1]. Утверждаю, что человѣкъ любящій, бывъ обличенъ въ какомъ-нибудь постыдномъ поступкѣ, или перенесши отъ кого-нибудь обиду, по невозможности отмстить[2], не станетъ такъ мучиться ни предъ глазами отца, ни предъ друзьями, ни предъ другимъ кѣмъ-либо, какъ предъ любимцемъ. То же самое замѣчаемъ E. и въ любимцѣ: и онъ особенно стыдится любителей, когда попадается въ дѣлѣ постыдномъ. Поэтому, еслибы представился какой способъ составить городъ, или лагерь изъ любителей и любимцевъ, то нельзя было бы лучше устроить его,
- ↑ Здѣсь коротко, но ясно и живо опредѣляются главныя опоры языческой нравственности. Человѣкъ, предоставленный водительству собственной своей природы, находился подъ вліяніемъ двухъ ограничивавшихъ его мотивовъ: если удерживался отъ зла, то единственно потому, что стыдился дѣлать зло и боялся потерять доброе имя у людей; а если дѣлалъ добро, то опять единственно потону, что находилъ въ томъ источникъ самоуслажденія и удовлетворялъ собственному самолюбію. Рѣшимость пожертвовать своимъ эгоизмомъ для блага другихъ и стремленіе попрать условные расчеты стыда ради пользы ближнихъ — были недостижимы для языческаго нравоученія. Этими высокими правилами нравственной дѣятельной философская иѳика обязана ученію христіанскому, которое, облагородивъ и озаривъ своимъ свѣтомъ душу человѣка, нашло потомъ и въ ней самой сѣмена тѣхъ порывовъ къ истинной доблести.
- ↑ У язычниковъ почиталось дѣломъ человѣка мужественнаго отмстить за полученную обиду; а кто отказывался отъ мести, тотъ подвергался презрѣнію, какъ трусъ. Crit. p. 49 C. Stahlb. ad h. l.
ритъ, что Исіода перелагали въ прозу и выдавали какбы за собственное произведеніе Эвмелъ и Акусилай.
гие сходятся в убеждении, что Эрос — бог самый древний. А будучи самым древним, он есть виновник для нас величайших благ; ибо я не могу сказать, что̀ было бы бо́льшим благом для первого юнаго возраста, как не добрый любитель, а для любителя, как не любимое дитя. Ведь что̀ должно руководствовать людьми, которые намереваются всю свою жизнь провесть хорошо, того не в состоянии доставить им так прекрасно, как Эрос, ни родство, ни почести, D. ни богатство, и ничто другое. Но что я тут разумею? В делах постыдных — стыд, а в похвальных — честолюбие; ибо без этого ни город, ни частный человек не могут совершать дел великих и прекрасных[1]. Утверждаю, что человек любящий, быв обличен в каком-нибудь постыдном поступке, или перенесши от кого-нибудь обиду, по невозможности отмстить[2], не станет так мучиться ни пред глазами отца, ни пред друзьями, ни пред другим кем-либо, как пред любимцем. То же самое замечаем E. и в любимце: и он особенно стыдится любителей, когда попадается в деле постыдном. Поэтому, если бы представился какой способ составить город, или лагерь из любителей и любимцев, то нельзя было бы лучше устроить его,
————————————
- ↑ Здесь коротко, но ясно и живо определяются главные опоры языческой нравственности. Человек, предоставленный водительству собственной своей природы, находился под влиянием двух ограничивавших его мотивов: если удерживался от зла, то единственно потому, что стыдился делать зло и боялся потерять доброе имя у людей; а если делал добро, то опять единственно потону, что находил в том источник самоуслаждения и удовлетворял собственному самолюбию. Решимость пожертвовать своим эгоизмом для блага других и стремление попрать условные расчеты стыда ради пользы ближних — были недостижимы для языческого нравоучения. Этими высокими правилами нравственной деятельной философская ифика обязана учению христианскому, которое, облагородив и озарив своим светом душу человека, нашло потом и в ней самой семена тех порывов к истинной доблести.
- ↑ У язычников почиталось делом человека мужественного отмстить за полученную обиду; а кто отказывался от мести, тот подвергался презрению, как трус. Crit. p. 49 C. Stahlb. ad h. l.
рит, что Исиода перелагали в прозу и выдавали как бы за собственное произведение Эвмел и Акусилай.
