и та же величина вблизи и вдали, при посредствѣ зрѣнія, является намъ неравною. — Нѣтъ. — Одни и тѣ же предметы, видимые въ водѣ и внѣ воды, кажутся то кривыми, то прямыми, и чрезъ зрѣніе, обманываемое игрою тѣней, — то вогнутыми, D. то выпуклыми; и явно, что все это замѣшательство находится въ нашей душѣ. Живопись-наводительница тѣней, вмѣстѣ съ фокусничествомъ и многими подобными хитростями[1], прилагаемая къ такому свойству природы, не оставляетъ ни одного волшебства. — Правда. — Такъ не мѣра ли, число и вѣсъ явились у насъ благопріятнѣйшими помощниками въ томъ отношеніи, чтобы управляло нами не то, что кажется бо́льшимъ или меньшимъ, множайшимъ или тяжелѣйшимъ, а то, что исчисляетъ, измѣряетъ и взвѣшиваетъ? — E. Какъ же не это? — Но это-то въ душѣ есть дѣло разумности. — Конечно разумности. — А когда разумность часто измѣряетъ и означаетъ, что нѣчто или больше или меньше, или равно сравнительно съ другимъ; тогда ей вразсужденіи одного и того же представляется противуположное. — Да. — Но не сказали ли мы что одному и тому же объ одномъ и томъ же мыслить противное невозможно? — Да и правильно сказали. — 603. Слѣдовательно, часть души, имѣющая мнѣніе, противное мѣрѣ, не одна и та же съ частію ея, мыслящею по мѣрѣ. — Конечно не одна. — Но то, что вѣритъ мѣрѣ и смыслу, должно быть наилучшее въ душѣ. — Какже. — Противное же наилучшему должно быть въ насъ чѣмъ-то худшимъ. — Необходимо. — А это говорилъ я вѣдь съ намѣреніемъ условиться въ томъ, что искуство живописи и всякое искуство подражательное, отстоя далеко отъ истины, совершаетъ собственное свое дѣло, бесѣдуетъ съ частію души, удаленною въ насъ отъ разумности, B. и становится другомъ, товарищемъ того, что не имѣетъ въ виду ничего здраваго. — Совершенно такъ, сказалъ онъ. —
- ↑ Эта мысль достаточно раскрывается въ другихъ разговорахъ Платона. См. Theaet. p. 208 E. Parmenid. p. 165 C. Sophist. p. 235 E.
и поэты комическіе, пріучая ихъ своимъ подражаніемъ къ неумѣстному смѣху и насмѣшливости, которая всегда враждебна добродѣтели.
и та же величина вблизи и вдали, при посредстве зрения, является нам неравною. — Нет. — Одни и те же предметы, видимые в воде и вне воды, кажутся то кривыми, то прямыми, и чрез зрение, обманываемое игрою теней, — то вогнутыми, D. то выпуклыми; и явно, что всё это замешательство находится в нашей душе. Живопись-наводительница теней, вместе с фокусничеством и многими подобными хитростями[1], прилагаемая к такому свойству природы, не оставляет ни одного волшебства. — Правда. — Так не мера ли, число и вес явились у нас благоприятнейшими помощниками в том отношении, чтобы управляло нами не то, что кажется бо́льшим или меньшим, множайшим или тяжелейшим, а то, что исчисляет, измеряет и взвешивает? — E. Как же не это? — Но это-то в душе есть дело разумности. — Конечно разумности. — А когда разумность часто измеряет и означает, что нечто или больше или меньше, или равно сравнительно с другим; тогда ей вразсуждении одного и того же представляется противоположное. — Да. — Но не сказали ли мы что одному и тому же об одном и том же мыслить противное невозможно? — Да и правильно сказали. — 603. Следовательно, часть души, имеющая мнение, противное мере, не одна и та же с частью её, мыслящею по мере. — Конечно не одна. — Но то, что верит мере и смыслу, должно быть наилучшее в душе. — Какже. — Противное же наилучшему должно быть в нас чем-то худшим. — Необходимо. — А это говорил я ведь с намерением условиться в том, что искусство живописи и всякое искусство подражательное, отстоя далеко от истины, совершает собственное свое дело, беседует с частью души, удаленною в нас от разумности, B. и становится другом, товарищем того, что не имеет в виду ничего здравого. — Совершенно так, сказал он. —
————————————
- ↑ Эта мысль достаточно раскрывается в других разговорах Платона. См. Theaet. p. 208 E. Parmenid. p. 165 C. Sophist. p. 235 E.
и поэты комические, приучая их своим подражанием к неуместному смеху и насмешливости, которая всегда враждебна добродетели.
