озаряютъ вселенную; восхожденіе къ предметамъ выспреннимъ есть тревожный порывъ нашей души — оставивъ вещи земныя, возлетать къ предметамъ, доступнымъ только уму, и въ созерцаніи ихъ находить свое удовольствіе. Изъ этого вытекаютъ слѣдующія заключенія. Въ мірѣ мыслимомъ образъ блага всего превосходнѣе: онъ познается, конечно, не безъ великаго труда; но когда бываетъ познанъ, — является источникомъ и началомъ всякой доброты и красоты и, подобно солнцу, озаряющему свѣтомъ вещи чувствопостигаемыя, доставляетъ истину и знаніе всему тому, что мыслится умомъ; поэтому, кто хочетъ правильно распоряжаться дѣлами домашними или общественными, тотъ долженъ всячески стараться получить по возможности полное понятіе о самомъ благѣ. Но достигнувъ того знанія, человѣкъ, — удивительно ли, — если презритъ предметы земные и захочетъ направляться духомъ къ созерцанію вещей божественныхъ, а созерцая вещи божественныя, не будетъ участвовать въ несеніи обязанностей человѣческихъ? И за это не слѣдуетъ укорять его; потому что философы слѣпотствуютъ, вступивъ не изъ мрака въ свѣтъ этой жизни, а наоборотъ, — изъ свѣта вещей божественныхъ низпавъ во мракъ явленій человѣческихъ. Притомъ, если сказанное о причинѣ знанія и незнанія справедливо, то, очевидно, ложно мнѣніе тѣхъ, которые приписываютъ себѣ возможность, — посредствомъ науки и наставленія, это самое знаніе сообщить душамъ людей невѣжествующихъ, какъ будто бы брались острое зрѣніе даровать слѣпотствующему уму. Вѣдь расположеніе знать истину прирождено природѣ всякой души, и способъ пріобрѣтенія всякаго знанія состоитъ только въ томъ, чтобы умъ, отвратившись отъ разсматриванія вещей измѣняемыхъ и непостоянныхъ, направился къ созерцанію того неизмѣняемаго высочайшаго блага. Силу для познанія истины произвесть или родить нельзя; можно только дать ей направленіе, къ чему она должна быть направлена. Тогда какъ прочія силы души, имѣя нѣкоторое сходство съ свойствами тѣлесными, могутъ быть пріобрѣтаемы упражненіемъ, — способность мышленія есть нѣчто болѣе божественное, никогда не увеличивающееся и неуменьшающееся. Поэтому обыкновенно бываетъ такъ, что она является или хранительницею, или губительницею человѣ-
озаряют вселенную; восхождение к предметам выспренним есть тревожный порыв нашей души — оставив вещи земные, возлетать к предметам, доступным только уму, и в созерцании их находить свое удовольствие. Из этого вытекают следующие заключения. В мире мыслимом образ блага всего превосходнее: он познается, конечно, не без великого труда; но когда бывает познан, — является источником и началом всякой доброты и красоты и, подобно солнцу, озаряющему светом вещи чувствопостигаемые, доставляет истину и знание всему тому, что мыслится умом; поэтому, кто хочет правильно распоряжаться делами домашними или общественными, тот должен всячески стараться получить по возможности полное понятие о самом благе. Но достигнув того знания, человек, — удивительно ли, — если презрит предметы земные и захочет направляться духом к созерцанию вещей божественных, а созерцая вещи божественные, не будет участвовать в несении обязанностей человеческих? И за это не следует укорять его; потому что философы слепотствуют, вступив не из мрака в свет этой жизни, а наоборот, — из света вещей божественных низпав во мрак явлений человеческих. Притом, если сказанное о причине знания и незнания справедливо, то, очевидно, ложно мнение тех, которые приписывают себе возможность, — посредством науки и наставления, это самое знание сообщить душам людей невежествующих, как будто бы брались острое зрение даровать слепотствующему уму. Ведь расположение знать истину прирождено природе всякой души, и способ приобретения всякого знания состоит только в том, чтобы ум, отвратившись от рассматривания вещей изменяемых и непостоянных, направился к созерцанию того неизменяемого высочайшего блага. Силу для познания истины произвесть или родить нельзя; можно только дать ей направление, к чему она должна быть направлена. Тогда как прочие силы души, имея некоторое сходство со свойствами телесными, могут быть приобретаемы упражнением, — способность мышления есть нечто более божественное, никогда не увеличивающееся и неуменьшающееся. Поэтому обыкновенно бывает так, что она является или хранительницею, или губительницею челове-
