ихъ дѣтьми, либо съ ихъ родителями. — Прекрасно говоришь ты, примолвилъ я; но скажи еще вотъ что: назначишь ли ты имъ только собственныя имена родства, или по именамъ узаконишь совершать и всякія дѣла, напримѣръ, въ отношеніи D. къ отцамъ, — уваженіе, заботливость и послушаніе, — все, чего требуетъ законъ касательно родителей, поколику недѣлающему этого не будетъ добра ни отъ боговъ, ни отъ людей, такъ какъ, дѣлая иное, а не это, онъ не дѣлаетъ ни честнаго, ни справедливаго? Эти ли рѣчи отъ всѣхъ гражданъ, или другія тотчасъ прозвучатъ у тебя въ ушахъ дѣтей, отцовъ и прочихъ родственниковъ, на какихъ кто укажетъ имъ? — Эти, сказалъ онъ; ибо смѣшно было бы, еслибы слетали съ E. языка только собственныя имена, безъ дѣлъ. — Слѣдовательно, въ этомъ государствѣ, болѣе чѣмъ во всѣхъ другихъ, когда кто одинъ находится въ хорошемъ или худомъ состояніи, граждане будутъ единогласно произносить недавно сказанное нами слово: мои дѣла хороши, или, мои дѣла нехороши. — Совершенная правда, сказалъ онъ. — А не говорили ли 464. мы, что съ этою мыслію и съ этимъ словомъ идутъ объ-руку и удовольствія и скорби? — Да и правильно говорили. — Но не въ томъ ли самомъ граждане у насъ особенно будутъ имѣть общеніе, что̀ станутъ называть своимъ? и имѣя въ этомъ общеніе, не будутъ ли такъ-то обобщаться равнымъ образомъ въ скорби и удовольствіи? — И очень. — Такъ кромѣ другихъ постановленій государственныхъ, не въ этомъ ли причина — имѣть стражамъ общихъ женъ и дѣтей? — Конечно; особенно въ этомъ, сказалъ онъ. — Но величайшее-то благо государства B. мы согласились выразить тѣмъ, что благоустроенное государство уподобили тѣлу, испытывающему и скорбь и удовольствіе относительно къ своему члену. — Да и правильно согласились, сказалъ онъ. — Стало-быть, причиною величайшаго блага въ государствѣ становится у насъ общность дѣтей и женъ между попечителями. — И очень, сказалъ онъ. — Впрочемъ, этимъ мы сходимся и съ прежде уже допущеннымъ положеніемъ. Вѣдь говорено было, кажется, что если стражи
их детьми, либо с их родителями. — Прекрасно говоришь ты, примолвил я; но скажи еще вот что: назначишь ли ты им только собственные имена родства, или по именам узаконишь совершать и всякие дела, например, в отношении D. к отцам, — уважение, заботливость и послушание, — всё, чего требует закон касательно родителей, поколику неделающему этого не будет добра ни от богов, ни от людей, так как, делая иное, а не это, он не делает ни честного, ни справедливого? Эти ли речи от всех граждан, или другие тотчас прозвучат у тебя в ушах детей, отцов и прочих родственников, на каких кто укажет им? — Эти, сказал он; ибо смешно было бы, если бы слетали с E. языка только собственные имена, без дел. — Следовательно, в этом государстве, более чем во всех других, когда кто один находится в хорошем или худом состоянии, граждане будут единогласно произносить недавно сказанное нами слово: мои дела хороши, или, мои дела нехороши. — Совершенная правда, сказал он. — А не говорили ли 464. мы, что с этою мыслью и с этим словом идут об-руку и удовольствия и скорби? — Да и правильно говорили. — Но не в том ли самом граждане у нас особенно будут иметь общение, что̀ станут называть своим? и имея в этом общение, не будут ли так-то обобщаться равным образом в скорби и удовольствии? — И очень. — Так кроме других постановлений государственных, не в этом ли причина — иметь стражам общих жен и детей? — Конечно; особенно в этом, сказал он. — Но величайшее-то благо государства B. мы согласились выразить тем, что благоустроенное государство уподобили телу, испытывающему и скорбь и удовольствие относительно к своему члену. — Да и правильно согласились, сказал он. — Стало быть, причиною величайшего блага в государстве становится у нас общность детей и жен между попечителями. — И очень, сказал он. — Впрочем, этим мы сходимся и с прежде уже допущенным положением. Ведь говорено было, кажется, что если стражи
