сказалъ онъ. — И добрымъ, о какомъ ты спрашивалъ[1], замѣтилъ я. Вѣдь имѣющій добрую душу добръ: напротивъ тотъ, человѣкъ бойкій и склонный подозрѣвать зло, — тотъ, почитающій себя способнымъ и мудрымъ и надѣлавшій самъ много несправедливостей, обращаясь съ подобными, представляется искусно осторожнымъ, потому что смотритъ на собственные примѣры; а сближаясь съ людьми добрыми и D. старѣйшими, тотчасъ является онъ глупымъ, потому что несовременному не довѣряетъ и, не имѣя въ себѣ примѣровъ благонравія, незнакомъ съ нимъ. Между тѣмъ, встрѣчаясь болѣе съ порочными, нежели съ честными, онъ и себѣ и другимъ кажется болѣе мудрецомъ, нежели невѣждою. — Это, безъ сомнѣнія, справедливо, сказалъ онъ. — Итакъ въ судьѣ, примолвилъ я, надобно искать не такой доброты и мудрости, а первой; потому что лукавство еще не можетъ знать ни добродѣтели, ни себя: напротивъ, добродѣтель, вмѣстѣ съ воспитаніемъ природы, время отъ времени E. пріобрѣтаетъ познаніе и о себѣ, и о лукавствѣ. Такимъ образомъ, судьею бываетъ, какъ мнѣ кажется, не злой человѣкъ, а мудрецъ. — И мнѣ тоже кажется, сказалъ онъ. — Поэтому съ судебнымъ знаніемъ не учредишь ли ты въ городѣ и врачебнаго искуства, какимъ мы поняли его, чтобы, то-есть, гражданамъ, пользующимся благосостояніемъ тѣлеснымъ и душевнымъ, они служили у тебя, а другимъ — 410. нѣтъ, — чтобы такихъ по тѣлу оставляли умереть, а дурныхъ и неисцѣлимыхъ по душѣ умерщвляли сами? — Да, это должно казаться весьма хорошимъ и для нихъ самихъ, и для города, сказалъ онъ. — А юноши-то, продолжалъ я, занимаясь тою простою музыкою, которая, говорили мы, раждаетъ разсудительность, очевидно, будутъ остерегаться у тебя, какъ бы не понадобилось имъ имѣть дѣло съ судебнымъ знаніемъ. — Какже, сказалъ онъ. — Не по тѣмъ же ли слѣдамъ преслѣдуя гимнастику, любитель музыки будетъ также B. стараться, если захочетъ, чтобы, безъ крайней необходимости, не
- ↑ Сравн. p. 408 C. D.
сказал он. — И добрым, о каком ты спрашивал[1], заметил я. Ведь имеющий добрую душу добр: напротив тот, человек бойкий и склонный подозревать зло, — тот, почитающий себя способным и мудрым и наделавший сам много несправедливостей, обращаясь с подобными, представляется искусно осторожным, потому что смотрит на собственные примеры; а сближаясь с людьми добрыми и D. старейшими, тотчас является он глупым, потому что несовременному не доверяет и, не имея в себе примеров благонравия, незнаком с ним. Между тем, встречаясь более с порочными, нежели с честными, он и себе и другим кажется более мудрецом, нежели невеждою. — Это, без сомнения, справедливо, сказал он. — Итак в судье, примолвил я, надобно искать не такой доброты и мудрости, а первой; потому что лукавство еще не может знать ни добродетели, ни себя: напротив, добродетель, вместе с воспитанием природы, время от времени E. приобретает познание и о себе, и о лукавстве. Таким образом, судьею бывает, как мне кажется, не злой человек, а мудрец. — И мне тоже кажется, сказал он. — Поэтому с судебным знанием не учредишь ли ты в городе и врачебного искусства, каким мы поняли его, чтобы, то есть, гражданам, пользующимся благосостоянием телесным и душевным, они служили у тебя, а другим — 410. нет, — чтобы таких по телу оставляли умереть, а дурных и неисцелимых по душе умерщвляли сами? — Да, это должно казаться весьма хорошим и для них самих, и для города, сказал он. — А юноши-то, продолжал я, занимаясь тою простою музыкою, которая, говорили мы, рождает рассудительность, очевидно, будут остерегаться у тебя, как бы не понадобилось им иметь дело с судебным знанием. — Какже, сказал он. — Не по тем же ли следам преследуя гимнастику, любитель музыки будет также B. стараться, если захочет, чтобы, без крайней необходимости, не
————————————
- ↑ Сравн. p. 408 C. D.
