— И это, примолвилъ онъ, хотѣлось бы мнѣ понять яснѣе. — Видно же я кажусь тебѣ смѣшнымъ и темнымъ учителемъ, замѣтилъ я. Такъ подобно людямъ, неимѣющимъ дара слова, я возму не общее, а что-нибудь частное, и чрезъ E. то постараюсь объяснить тебѣ, чего хочу. Скажи мнѣ: знаешь ли ты начало Иліады, гдѣ поэтъ разсказываетъ, какъ Хризисъ упрашиваетъ Агамемнона отпустить его дочь, какъ Агамемнонъ гнѣвается на него за это, и какъ тотъ, не 393. получая просимаго, проклинаетъ Ахеянъ предъ лицомъ Бога? — Знаю. — Стало-быть, знаешь и то, что до слѣдующихъ стиховъ —
Умолялъ убѣдительно всѣхъ онъ Ахеянъ,
Паче же двухъ тѣхъ Атридовъ, строителей рати ахейской,
говоритъ самъ поэтъ: онъ не хочетъ, чтобы наша мысль отвлекалась кѣмъ-нибудь инымъ, будто бы говорилъ кто другой, кромѣ его. Но послѣ этихъ стиховъ начинается B. рѣчь какбы самаго Хризиса, который старается живо увѣрить насъ, что тутъ надобно представлять говорящимъ не Омира, а жреца, — этого самого старца. Такъ составлены, почитай, и всѣ разсказы о событіяхъ и при Троѣ и на Итакѣ, и въ цѣлой Одиссеѣ. — Конечно, сказалъ онъ. — Что же? повѣствованіе не есть ли повѣствованіе и въ томъ случаѣ, когда Омиръ представляетъ непрерывно однѣ рѣчи, и въ томъ, когда между рѣчами онъ помѣщаетъ разсказъ? — Что же иначе? — Но какъ скоро онъ вводитъ C. чью-нибудь рѣчь, какъ будто бы говоритъ кто другой, то не скажемъ ли мы, что онъ ближайшимъ образомъ поддѣлывается подъ бесѣдованіе каждаго изъ тѣхъ лицъ, которое представляетъ говорящимъ? — Скажемъ; какъ не сказать? — А поддѣлываться подъ другаго, либо голосомъ, либо видомъ, не значитъ ли подражать тому, подъ кого поддѣлываешься? —
только въ томъ, что подражательность почитаетъ не частнымъ признакомъ одной драмы, а общею чертою всѣхъ поэтическихъ произведеній. Ἐποποία δή, говоритъ (Poet. c. I), καὶ ἡ τῆς τραγῳδίας ποίησις, ἔτι δὲ ἡ κωμῳδία καὶ ἡ διθυραμβοποιητικὴ καὶ τῆς αὑλητικῆς ἡ πλεῖστη καὶ κιθαριστικῆς πᾶσαι τὑγχάνουσι οὖσαι μιμήσεις τὸ συνόλον. Herman. ad Arist. Poet. p. 84.
— И это, примолвил он, хотелось бы мне понять яснее. — Видно же я кажусь тебе смешным и темным учителем, заметил я. Так подобно людям, неимеющим дара слова, я возму не общее, а что-нибудь частное, и чрез E. то постараюсь объяснить тебе, чего хочу. Скажи мне: знаешь ли ты начало Илиады, где поэт рассказывает, как Хризис упрашивает Агамемнона отпустить его дочь, как Агамемнон гневается на него за это, и как тот, не 393. получая просимого, проклинает Ахеян пред лицом Бога? — Знаю. — Стало быть, знаешь и то, что до следующих стихов —
Умолял убедительно всех он Ахеян,
Паче же двух тех Атридов, строителей рати ахейской,
говорит сам поэт: он не хочет, чтобы наша мысль отвлекалась кем-нибудь иным, будто бы говорил кто другой, кроме его. Но после этих стихов начинается B. речь как бы самого Хризиса, который старается живо уверить нас, что тут надобно представлять говорящим не Омира, а жреца, — этого самого старца. Так составлены, почитай, и все рассказы о событиях и при Трое и на Итаке, и в целой Одиссее. — Конечно, сказал он. — Что же? повествование не есть ли повествование и в том случае, когда Омир представляет непрерывно одни речи, и в том, когда между речами он помещает рассказ? — Что же иначе? — Но как скоро он вводит C. чью-нибудь речь, как будто бы говорит кто другой, то не скажем ли мы, что он ближайшим образом подделывается под беседование каждого из тех лиц, которое представляет говорящим? — Скажем; как не сказать? — А подделываться под другого, либо голосом, либо видом, не значит ли подражать тому, под кого подделываешься? —
————————————
только в том, что подражательность почитает не частным признаком одной драмы, а общею чертою всех поэтических произведений. Ἐποποία δή, говорит (Poet. c. I), καὶ ἡ τῆς τραγῳδίας ποίησις, ἔτι δὲ ἡ κωμῳδία καὶ ἡ διθυραμβοποιητικὴ καὶ τῆς αὑλητικῆς ἡ πλεῖστη καὶ κιθαριστικῆς πᾶσαι τὑγχάνουσι οὖσαι μιμήσεις τὸ συνόλον. Herman. ad Arist. Poet. p. 84.
