чрезъ который, то-есть, душа представляетъ себѣ истиннымъ только то, о чемъ свидѣтельствуетъ ей тѣло. По сочувствію же съ тѣломъ, она должна уже раздѣлять и его радости, значитъ, сойтись съ нимъ въ обычаѣ и пищѣ, и явиться въ преисподней отнюдь не чистою, но непремѣнно полною тѣлесности, а потому вскорѣ снова упасть въ иное тѣло и прозябнуть, будто изъ сѣмени, лишаясь права на жизнь божественную, чистую и однородную. — Твои слова, E. Сократъ, весьма справедливы, сказалъ Кевисъ. — Такъ вотъ причина, Кевисъ, по которой люди истинно любознательные отличаются скромностію и мужествомъ, а не та, которую представляетъ себѣ народъ. Или ты думаешь? — 84. Отнюдь нѣтъ. — Да и дѣло; душа философа конечно разсудитъ и не придетъ къ мысли, что между тѣмъ какъ философіи предлежитъ доставлять ей свободу, сама она, освобожденная философіею, должна предаваться удовольствіямъ и скорбямъ и, снова связывая себя, дѣлать собственную работу безуспѣшною, подобно Пенелопѣ, принимавшейся ткать въ противную сторону[1]. Нѣтъ, успокоивъ эти чувства, избравъ руководителемъ разсудокъ, постоянно занимаясь созерцаніемъ истиннаго, божественнаго, вышемнѣннаго[2] и въ этомъ находя свою пищу, она увѣрена, что именно такъ должно жить, пока живется, а послѣ смерти перейти къ сродному и B. подобному себѣ, и избавиться отъ человѣческихъ золъ. Кто питается этою пищею, тому удивительно ли не бояться, Симміасъ и
- ↑ Пенелопа сколько успѣвала соткать днемъ, столько ткала назадъ ночью.
- ↑ Вышемнѣнное, ἀδόξαστον, есть знаніе, пріобрѣтаемое чрезъ созерцаніе идей, знаніе несомнѣнное, ἐπιστήμη, которому противуполагается δόξα, или мнѣніе, получаемое посредствомъ чувствъ, и потому ненадежное, измѣнчивое.
ними и душу, — за собою. Такимъ образомъ душа въ духовныхъ своихъ стремленіяхъ болѣе и болѣе оземленѣваетъ. Но между тѣмъ какъ это происходитъ, тѣ драгоцѣнные сосуды, на которыхъ какбы надписано: «для истиннаго, добраго и прекраснаго», — вовсе не наполняются, а только сквернятся; такъ какъ положенное въ нихъ гніетъ и превращается въ прахъ. Отсюда чувственная радость отравляется скорбію, и человѣкъ становится Танталомъ, который по горло стоитъ въ водѣ и не можетъ утолить своей жажды, потому что для утоленія ея требуется не такое питье.
чрез который, то есть, душа представляет себе истинным только то, о чём свидетельствует ей тело. По сочувствию же с телом, она должна уже разделять и его радости, значит, сойтись с ним в обычае и пище, и явиться в преисподней отнюдь не чистою, но непременно полною телесности, а потому вскоре снова упасть в иное тело и прозябнуть, будто из семени, лишаясь права на жизнь божественную, чистую и однородную. — Твои слова, E. Сократ, весьма справедливы, сказал Кевис. — Так вот причина, Кевис, по которой люди истинно любознательные отличаются скромностью и мужеством, а не та, которую представляет себе народ. Или ты думаешь? — 84. Отнюдь нет. — Да и дело; душа философа конечно рассудит и не придет к мысли, что между тем как философии предлежит доставлять ей свободу, сама она, освобожденная философиею, должна предаваться удовольствиям и скорбям и, снова связывая себя, делать собственную работу безуспешною, подобно Пенелопе, принимавшейся ткать в противную сторону[1]. Нет, успокоив эти чувства, избрав руководителем рассудок, постоянно занимаясь созерцанием истинного, божественного, вышемненного[2] и в этом находя свою пищу, она уверена, что именно так должно жить, пока живется, а после смерти перейти к сродному и B. подобному себе, и избавиться от человеческих зол. Кто питается этою пищею, тому удивительно ли не бояться, Симмиас и
————————————
- ↑ Пенелопа сколько успевала соткать днем, столько ткала назад ночью.
- ↑ Вышемненное, ἀδόξαστον, есть знание, приобретаемое чрез созерцание идей, знание несомненное, ἐπιστήμη, которому противуполагается δόξα, или мнение, получаемое посредством чувств, и потому ненадежное, изменчивое.
ними и душу, — за собою. Таким образом душа в духовных своих стремлениях более и более оземленевает. Но между тем как это происходит, те драгоценные сосуды, на которых как бы надписано: «для истинного, доброго и прекрасного», — вовсе не наполняются, а только сквернятся; так как положенное в них гниет и превращается в прах. Отсюда чувственная радость отравляется скорбию, и человек становится Танталом, который по горло стоит в воде и не может утолить своей жажды, потому что для утоления её требуется не такое питье.
