какихъ подлинныя сочиненія Платона нигдѣ не представляютъ, есть много неплатоновскаго и въ самомъ его языкѣ: встрѣчается въ немъ много такихъ выраженій и словъ, которыя ясно доказываютъ, что онъ написанъ далеко позднѣе, чѣмъ когда жилъ Платонъ. Довольно прочитать въ немъ одинъ или два періода, чтобы видѣть, какъ мало правильности и чистоты въ его рѣчи: вездѣ встрѣчаешь то странную безсвязность понятій, то необыкновенную иносказательность выраженія, то небывалое сближеніе реченій, то изысканную кудрявость фразы. Все это внѣшней формѣ разговора сообщаетъ какую-то непріятную пестроту и разнохарактерность; и по всему этому «Алкивіадъ второй» не можетъ быть усвоенъ нетолько Платону, но и никакому другому лучшему и извѣстнѣйшему въ древности писателю, а долженъ быть признаваемъ за произведеніе какого-нибудь Грека, жившаго во времена уже позднѣйшія. Напримѣръ, на страницѣ 148 B, странно читать: ὡς πάντας αἰσθέσθαι, гдѣ ὡς πάντας очевидно стоитъ вмѣсто ὡς πλείστους; потому что предъ πᾶς у писателя, говорящаго по-гречески чисто и правильно, никогда не встрѣтишь частицы ὡς. Столь же далеко отъ чистоты Платонова языка выраженіе: ὅ τι ἐν νῷ ἔχεις πρὸς ταῦτα — 150 B, и множество другихъ, о которыхъ мы по мѣстамъ сдѣлали замѣчанія подъ текстомъ перевода.
Вникая теперь во внутреннія и внѣшнія свойства «Алкивіада втораго», нѣтъ ли возможности по крайней мѣрѣ приблизительно опредѣлить время появленія его на свѣтъ? Бэккъ, на основаніи доказываемаго въ «Алкивіадѣ второмъ» положенія, что πᾶς ἄφρων μαίνεται, — p. 139 B. C, заключаетъ, что этотъ разговоръ написанъ въ періодъ процвѣтанія стоической школы и вышелъ изъ подъ пера какого-то поверхностнаго мыслителя, любившаго пересказывать и доказывать стоическіе парадоксы, къ которымъ принадлежитъ и приведенное положеніе. Если мы возьмемъ въ разсмотрѣніе образъ выраженія въ «Алкивіадѣ второмъ» и будемъ сравнивать его съ внѣшнимъ характеромъ греческой рѣчи въ ту или другую
каких подлинные сочинения Платона нигде не представляют, есть много неплатоновского и в самом его языке: встречается в нём много таких выражений и слов, которые ясно доказывают, что он написан далеко позднее, чем когда жил Платон. Довольно прочитать в нём один или два периода, чтобы видеть, как мало правильности и чистоты в его речи: везде встречаешь то странную бессвязность понятий, то необыкновенную иносказательность выражения, то небывалое сближение речений, то изысканную кудрявость фразы. Всё это внешней форме разговора сообщает какую-то неприятную пестроту и разнохарактерность; и по всему этому «Алкивиад второй» не может быть усвоен нетолько Платону, но и никакому другому лучшему и известнейшему в древности писателю, а должен быть признаваем за произведение какого-нибудь Грека, жившего во времена уже позднейшие. Например, на странице 148 B, странно читать: ὡς πάντας αἰσθέσθαι, где ὡς πάντας очевидно стоит вместо ὡς πλείστους; потому что пред πᾶς у писателя, говорящего по-гречески чисто и правильно, никогда не встретишь частицы ὡς. Столь же далеко от чистоты Платонова языка выражение: ὅ τι ἐν νῷ ἔχεις πρὸς ταῦτα — 150 B, и множество других, о которых мы по местам сделали замечания под текстом перевода.
Вникая теперь во внутренние и внешние свойства «Алкивиада второго», нет ли возможности по крайней мере приблизительно определить время появления его на свет? Бэкк, на основании доказываемого в «Алкивиаде втором» положения, что πᾶς ἄφρων μαίνεται, — p. 139 B. C, заключает, что этот разговор написан в период процветания стоической школы и вышел из-под пера какого-то поверхностного мыслителя, любившего пересказывать и доказывать стоические парадоксы, к которым принадлежит и приведенное положение. Если мы возьмем в рассмотрение образ выражения в «Алкивиаде втором» и будем сравнивать его с внешним характером греческой речи в ту или другую
