и какъ Сократъ попросилъ Критона отослать ее домой. Это отдѣленіе діалога можно назвать историческимъ вступленіемъ въ бесѣду. P. 57 — 60 A.
Когда такимъ образомъ сцена дѣйствія была приготовлена, слѣдовало установить и показать предметъ его. Это начинается тѣмъ, что Сократъ, сейчасъ только освобожденный отъ оковъ, потираетъ себѣ ногу и говоритъ: «Какъ страннымъ кажется мнѣ то́, что́ люди называютъ пріятнымъ! Въ какой удивительной связи находится оно съ скорбію, хотя послѣдняя по видимому противуположна первому! Вотъ и самъ я отъ оковъ прежде чувствовалъ въ своей ногѣ боль, а теперь за болью, кажется, слѣдуетъ что-то пріятное. Если бы моя мысль представилась Езопу, онъ сложилъ бы изъ нея басню.» — Услышавъ о Езопѣ, Кевисъ вдругъ припоминаетъ порученіе поэта Эвина — спросить у Сократа, что́ заставило его въ темницѣ перелагать въ стихи Езоповы басни. На вопросъ объ этомъ Сократъ отвѣчаетъ: «Такое дѣло внушено было мнѣ неоднократнымъ сновидѣніемъ, которое повелѣвало заниматься музыкою. И я занимался; потому что безопаснѣе умереть, когда успокоена совѣсть послушаніемъ. Скажи же Эвину, чтобы и онъ потомъ бѣжалъ за мною.» — Это выраженіе Сократа: «ἐμὲ διώκειν ὡς τάχιστα» Симміасъ понялъ буквально и говоритъ, что Эвинъ не такой человѣкъ, — не послушается. — А развѣ онъ не философъ, спросилъ Сократъ? Если философъ, то послушается, хотя и не наложитъ на себя рукъ. — Изъ этихъ словъ Сократа естественно вытекаетъ вопросъ: какимъ образомъ можно слѣдовать за умирающимъ философомъ, не налагая на себя рукъ? — Сократъ отвѣчаетъ на него такъ: боги — наши попечители, а мы — одно изъ ихъ стяжаній. Но еслибы какое нибудь изъ твоихъ стяжаній, Кевисъ, захотѣло умертвить само себя, независимо отъ твоего соизволенія на эту смерть, то не прогнѣвался ли бы ты на него и не подвергъ ли бы его наказанію? Значитъ, благоразуміе требуетъ не умерщвлять себя прежде, пока Богъ не пошлетъ такой необходимости, въ какую теперь поставлены
и как Сократ попросил Критона отослать ее домой. Это отделение диалога можно назвать историческим вступлением в беседу. P. 57 — 60 A.
Когда таким образом сцена действия была приготовлена, следовало установить и показать предмет его. Это начинается тем, что Сократ, сейчас только освобожденный от оков, потирает себе ногу и говорит: «Как странным кажется мне то́, что́ люди называют приятным! В какой удивительной связи находится оно со скорбию, хотя последняя по-видимому противоположна первому! Вот и сам я от оков прежде чувствовал в своей ноге боль, а теперь за болью, кажется, следует что-то приятное. Если бы моя мысль представилась Эзопу, он сложил бы из неё басню.» — Услышав о Эзопе, Кевис вдруг припоминает поручение поэта Эвина — спросить у Сократа, что́ заставило его в темнице перелагать в стихи Эзоповы басни. На вопрос об этом Сократ отвечает: «Такое дело внушено было мне неоднократным сновидением, которое повелевало заниматься музыкою. И я занимался; потому что безопаснее умереть, когда успокоена совесть послушанием. Скажи же Эвину, чтобы и он потом бежал за мною.» — Это выражение Сократа: «ἐμὲ διώκειν ὡς τάχιστα» Симмиас понял буквально и говорит, что Эвин не такой человек, — не послушается. — А разве он не философ, спросил Сократ? Если философ, то послушается, хотя и не наложит на себя рук. — Из этих слов Сократа естественно вытекает вопрос: каким образом можно следовать за умирающим философом, не налагая на себя рук? — Сократ отвечает на него так: боги — наши попечители, а мы — одно из их стяжаний. Но если бы какое-нибудь из твоих стяжаний, Кевис, захотело умертвить само себя, независимо от твоего соизволения на эту смерть, то не прогневался ли бы ты на него и не подверг ли бы его наказанию? Значит, благоразумие требует не умерщвлять себя прежде, пока Бог не пошлет такой необходимости, в какую теперь поставлены
