ствію и скорби, и знаетъ, чего бояться и чего нѣтъ. Итакъ душа добродѣтельная есть душа добрая, а когда добрая, то и счастливая. Пріобрѣтеніе такого счастія, по моему мнѣнію, должно быть цѣлью каждаго человѣка. И я, какъ въ частныхъ, такъ и въ общественныхъ занятіяхъ, считаю своимъ долгомъ, обуздывая силу страстей, стремиться къ справедливости и разсудительности, и чрезъ то, подражая богамъ, входить съ людьми въ искреннее содружество. Если же несомнѣнно, что люди дѣлаются счастливыми чрезъ справедливость и разсудительность, а несчастными — отъ неправды и необузданности пожеланій; то несомнѣнны и прежнія мои положенія, что гораздо хуже наносить обиды, чѣмъ принимать ихъ, и что ораторъ долженъ знать, какое дѣйствіе справедливо и какое несправедливо. А что ты, Калликлъ, укорялъ меня въ безсиліи помочь себѣ и другимъ противъ наносимыхъ обидъ; то мнѣ кажется, не тотъ бѣденъ, кого обижаютъ, а тотъ, кто, обижая, не несетъ за то наказаній, и чѣмъ дальше, тѣмъ больше приближается къ погибели. Но если больше зла наносить обиды, чѣмъ принимать ихъ; то избѣжаніе золъ зависитъ отъ насъ, а отраженіе ихъ требуетъ нѣкоторой власти и искуства: надобно, то-есть, либо самому управлять обществомъ, либо умѣть понравиться правителямъ и чрезъ нихъ получить силу въ обществѣ. Представь же, что правитель жестокъ и необразованъ: чтобы жить безопасно, необходимо принаравливаться къ его образу мыслей и дѣйствій; а дѣлая это для избѣжанія зла, надобно совершить еще больше золъ, — надобно позволить себѣ множество несправедливостей и поступковъ безразсудныхъ. Явно, что человѣкъ мудрый на это никакъ не рѣшится; потому что, получая обиды отъ жестокаго правителя, онъ не такъ жалокъ, какъ самъ, несправедливо обижающій его, правитель. Посему и пользоваться тѣми искуствами, при помощи которыхъ можно избавиться отъ опасностей, чтобы жить какъ можно долѣе (развѣ то будетъ искуство кораблеплавателя или врача), думаю, мудреца не достойно. Слѣдо-
ствию и скорби, и знает, чего бояться и чего нет. Итак душа добродетельная есть душа добрая, а когда добрая, то и счастливая. Приобретение такого счастья, по моему мнению, должно быть целью каждого человека. И я, как в частных, так и в общественных занятиях, считаю своим долгом, обуздывая силу страстей, стремиться к справедливости и рассудительности, и чрез то, подражая богам, входить с людьми в искреннее содружество. Если же несомненно, что люди делаются счастливыми чрез справедливость и рассудительность, а несчастными — от неправды и необузданности пожеланий; то несомненны и прежние мои положения, что гораздо хуже наносить обиды, чем принимать их, и что оратор должен знать, какое действие справедливо и какое несправедливо. А что ты, Калликл, укорял меня в бессилии помочь себе и другим против наносимых обид; то мне кажется, не тот беден, кого обижают, а тот, кто, обижая, не несет за то наказаний, и чем дальше, тем больше приближается к погибели. Но если больше зла наносить обиды, чем принимать их; то избежание зол зависит от нас, а отражение их требует некоторой власти и искусства: надобно, то есть, либо самому управлять обществом, либо уметь понравиться правителям и чрез них получить силу в обществе. Представь же, что правитель жесток и необразован: чтобы жить безопасно, необходимо принаравливаться к его образу мыслей и действий; а делая это для избежания зла, надобно совершить еще больше зол, — надобно позволить себе множество несправедливостей и поступков безрассудных. Явно, что человек мудрый на это никак не решится; потому что, получая обиды от жестокого правителя, он не так жалок, как сам, несправедливо обижающий его, правитель. Посему и пользоваться теми искусствами, при помощи которых можно избавиться от опасностей, чтобы жить как можно долее (разве то будет искусство кораблеплавателя или врача), думаю, мудреца не достойно. Следо-
