добра и въ то же время желая, чтобы ихъ рѣчь отличалась изящною либо ученою формою, риторы вводятъ много словъ пустыхъ и мало думаютъ о мысли. Вотъ врачи и учители гимнастики имѣютъ въ виду упорядочивать и укрѣплять тѣло. Такъ-то и риторы, считающіе своею обязанностію заботиться о душѣ, должны бы вселять въ нее порядокъ и красоту, то-есть, внушать ей справедливость и разсудительность. А между тѣмъ они нетолько не питаютъ ее этими добродѣтелями, но еще, поблажая ея страстямъ, увлекаютъ ее къ невоздержанію и несправедливости, то-есть, говорятъ что не надобно обуздывать пожеланій наказаніями, и не вѣрятъ, что исправленіе посредствомъ наказанія для души лучше ненаказанности. Не такъ ли и ты утверждалъ, Калликлъ? — Обличенный столь явно Сократовою діалектикою, ученикъ Горгіаса наконецъ отказывается отвѣчать на предлагаемые ему вопросы и, только изъ послушанія учителю, соглашается принимать участіе въ Сократовомъ изслѣдованіи (500 B — 506 B).
Показавъ, такимъ образомъ истинное значеніе и направленіе софистической риторики, Сократъ теперь обращается къ раскрытію общей темы діалога и доказываетъ, что гражданскимъ занятіямъ риторовъ надобно предпочитать жизнь философскую, или, что ораторы, если они хотятъ быть дѣйствительно полезными для общества, должны основываться на твердыхъ началахъ философіи. Такъ какъ добро отлично отъ удовольствія, и мы все обязаны дѣлать для добра, говоритъ онъ, то главная задача нашей жизни есть — сдѣлаться добрыми. Но доброе бываетъ добромъ по добродѣтели; добродѣтель же обнаруживаетъ себя порядкомъ, правильностію и искуствомъ. Поэтому душа добродѣтельная есть душа прекрасная (κόσμιος); поэтому также ей свойственна и разсудительность; а будучи разсудительною, она въ отношеніи къ богамъ и людямъ дѣлаетъ, что̀ нужно, слѣдовательно бываетъ благочестива и справедлива. Въ этомъ-то случаѣ — не чужда она и мужества, потому что не поддается удоволь-
добра и в то же время желая, чтобы их речь отличалась изящною либо ученою формою, риторы вводят много слов пустых и мало думают о мысли. Вот врачи и учители гимнастики имеют в виду упорядочивать и укреплять тело. Так-то и риторы, считающие своею обязанностью заботиться о душе, должны бы вселять въ нее порядок и красоту, то есть, внушать ей справедливость и рассудительность. А между тем они нетолько не питают ее этими добродетелями, но еще, поблажая её страстям, увлекают ее к невоздержанию и несправедливости, то есть, говорят что не надобно обуздывать пожеланий наказаниями, и не верят, что исправление посредством наказания для души лучше ненаказанности. Не так ли и ты утверждал, Калликл? — Обличенный столь явно Сократовою диалектикою, ученик Горгиаса наконец отказывается отвечать на предлагаемые ему вопросы и, только из послушания учителю, соглашается принимать участие в Сократовом исследовании (500 B — 506 B).
Показав, таким образом истинное значение и направление софистической риторики, Сократ теперь обращается к раскрытию общей темы диалога и доказывает, что гражданским занятиям риторов надобно предпочитать жизнь философскую, или, что ораторы, если они хотят быть действительно полезными для общества, должны основываться на твердых началах философии. Так как добро отлично от удовольствия, и мы всё обязаны делать для добра, говорит он, то главная задача нашей жизни есть — сделаться добрыми. Но доброе бывает добром по добродетели; добродетель же обнаруживает себя порядком, правильностью и искусством. Поэтому душа добродетельная есть душа прекрасная (κόσμιος); поэтому также ей свойственна и рассудительность; а будучи рассудительною, она в отношении к богам и людям делает, что̀ нужно, следовательно бывает благочестива и справедлива. В этом-то случае — не чужда она и мужества, потому что не поддается удоволь-
