стилъ въ городѣ, будто на великомъ и благородномъ конѣ[1], для того, что этотъ конь, по причинѣ своей величины, довольно неповоротливъ и долженъ быть возбуждаемъ жаломъ овода. Именно, ту-то, кажется, должность въ отношеніи къ городу богъ и возложилъ на меня, что бы я и возбуждалъ васъ, и убѣждалъ, и надоѣдалъ каждому, что бы я непрестанно, 31. во весь день подсѣдалъ то къ тому, то къ другому. Да, граждане, другаго такого нелегко имѣть вамъ: поэтому, если повѣрите мнѣ, то пощадите меня. Но разсердившись, какъ пробуждаемые отъ сна, вы вѣроятно будете меня бить и, послушавшись Анита, безъ труда убьете, чтобъ остальную жизнь провести во снѣ, если богъ, заботясь о васъ, не пошлетъ вамъ еще кого-нибудь. А что я таковъ, какимъ богъ B. далъ меня городу, уразумѣете изъ слѣдующаго: Не на человѣческій расчетъ безъ сомнѣнія походитъ, что я нерадѣю о всемъ своемъ и столько уже лѣтъ оставляю безъ вниманія неустройства домашнія; напротивъ всегда занимаюсь вашими дѣлами, бесѣдуя съ каждымъ порознь, какъ будто отецъ или старшій братъ, и убѣждая слѣдовать добродѣтели. Была бы еще причина поступать такимъ образомъ, если бы чрезъ это я снискивалъ выгоду, или за свои наставленія бралъ плату: но вы и сами-таки видите, что мои обвинители, сколь ни безстыдны ихъ извѣты въ отношеніи ко всему другому,
- ↑ Этой аллегоріи Сократа можно дать двоякій смыслъ; потому что слѣдующее далѣе слово μύωπος значитъ и шпоры и оводъ. Принявъ первое, мы должны будемъ допустить, что Сократъ представляетъ себя въ обществѣ, какъ всадника на конѣ, котораго онъ возбуждаетъ шпорами; а по второму, сынъ Софрониска уподобляетъ себя оводу, сидящему на спинѣ коня, чтобы онъ былъ живѣе. Іоаннъ Серрскій, Вольфъ, Шлейермахеръ и другіе держатся перваго значенія слова μύωπος; а Штальбому и мнѣ кажется приличнѣйшимъ послѣднее: потому что то не довольно идетъ къ лицу Сократа и выражаетъ слишкомъ много самомнѣнія, нисколько ему несвойственнаго; а это гораздо скромнѣе и сообразнѣе съ тонкостью Сократовой ироніи. При томъ первая мысль не заключаетъ въ себѣ ничего необыкновеннаго и смѣшнаго, а послѣдняя дѣйствительно забавна; слѣдовательно Сократъ кстати могъ сказать: «хоть и смѣшно, а справедливо». Наконецъ глаголы προςκεῖσθαι προςτεθεικέναι, προςκαθίζειν никакъ не могутъ относиться къ всаднику, а на овода, когда онъ льнетъ къ лощади, указываютъ очень выразительно.
стил в городе, будто на великом и благородном коне[1], для того, что этот конь, по причине своей величины, довольно неповоротлив и должен быть возбуждаем жалом овода. Именно, ту-то, кажется, должность в отношении к городу бог и возложил на меня, что бы я и возбуждал вас, и убеждал, и надоедал каждому, что бы я непрестанно, 31. во весь день подседал то к тому, то к другому. Да, граждане, другого такого нелегко иметь вам: поэтому, если поверите мне, то пощадите меня. Но рассердившись, как пробуждаемые от сна, вы вероятно будете меня бить и, послушавшись Анита, без труда убьете, чтоб остальную жизнь провести во сне, если бог, заботясь о вас, не пошлет вам еще кого-нибудь. А что я таков, каким бог B. дал меня городу, уразумеете из следующего: Не на человеческий расчет без сомнения походит, что я нерадею о всём своем и столько уже лет оставляю без внимания неустройства домашние; напротив всегда занимаюсь вашими делами, беседуя с каждым порознь, как будто отец или старший брат, и убеждая следовать добродетели. Была бы еще причина поступать таким образом, если бы чрез это я снискивал выгоду, или за свои наставления брал плату: но вы и сами таки видите, что мои обвинители, сколь ни бесстыдны их изветы в отношении ко всему другому,
————————————
- ↑ Этой аллегории Сократа можно дать двоякий смысл; потому что следующее далее слово μύωπος значит и шпоры и овод. Приняв первое, мы должны будем допустить, что Сократ представляет себя в обществе, как всадника на коне, которого он возбуждает шпорами; а по второму, сын Софрониска уподобляет себя оводу, сидящему на спине коня, чтобы он был живее. Иоанн Серрский, Вольф, Шлейермахер и другие держатся первого значения слова μύωπος; а Штальбому и мне кажется приличнейшим последнее: потому что то не довольно идет к лицу Сократа и выражает слишком много самомнения, нисколько ему несвойственного; а это гораздо скромнее и сообразнее с тонкостью Сократовой иронии. При том первая мысль не заключает в себе ничего необыкновенного и смешного, а последняя действительно забавна; следовательно Сократ кстати мог сказать: «хоть и смешно, а справедливо». Наконец глаголы προςκεῖσθαι προςτεθεικέναι, προςκαθίζειν никак не могут относиться к всаднику, а на овода, когда он льнет к лощади, указывают очень выразительно.
