какой пользы. Очевидно, что аѳинскій нравоучитель мѣтитъ здѣсь на жестокости недавно изгнанныхъ изъ республики олигарховъ и на необузданное своеволіе аѳинскаго народа подъ покровительствомъ демократическихъ формъ правленія.
Въ заключеніе первой рѣчи (p. 34. C. — 32. D.) Сократъ объясняетъ, для чего онъ, оправдываясь предъ судьями, дѣйствуетъ только на ихъ умъ — доказательствами, а не старается тронуть ихъ сердца слезами, изображеніемъ жалкаго состоянія остающагося семейства, воплями жены и дѣтей и другими драмматическими средствами. Человѣку, дожившему до такихъ лѣтъ, и снискавшему такое имя, говоритъ онъ, неприлично позволять себѣ подобныя мѣры; да онѣ и никому не должны быть позволяемы, потому что насилуютъ судей и заставляютъ ихъ нарушать законы.
Выслушавъ оправданіе обвиняемаго, члены собранія, по предписанію законовъ, обязаны были подавать мнѣнія, чтобы большинствомъ ихъ, или освободить подсудимаго, или признать его виновнымъ. Если онъ признаваемъ былъ виновнымъ; то надлежало еще разсмотрѣть, вина его подходитъ ли подъ какое-нибудь наказаніе, опредѣляемое самымъ закономъ, или штрафъ за нее долженъ быть постановленъ мнѣніями судей. Въ первомъ случаѣ она называлась ἀτίμητον, во второмъ τιμιτόν. Враги Сократа представляли его вину въ такомъ видѣ, какъ бы она была ἀτίμητον, и потому доносъ ихъ назывался γραφὴ и заключался смертнымъ приговоромъ. Но судьи, выслушавъ Апологію сына Софронискова, отнесли его преступленіе, какъ видно, къ роду тѣхъ, для которыхъ еще нѣтъ опредѣленной казни; а въ этомъ случаѣ виновному позволялось напередъ присудить самаго себя (ἀντιτιμᾶσθαι) къ такому штрафу, какой, по его сознанію, былъ бы сообразенъ съ важностію дѣла. Послѣ того снова подавали мнѣнія, должно ли согласиться на избранное имъ наказаніе, или надобно подвергнуть его тому, которое предположено истцами, либо доносчиками. На основаніи этихъ послѣднихъ остракизмовъ, судъ произносилъ уже приговоръ окончательный.
какой пользы. Очевидно, что афинский нравоучитель метит здесь на жестокости недавно изгнанных из республики олигархов и на необузданное своеволие афинского народа под покровительством демократических форм правления.
В заключение первой речи (p. 34. C. — 32. D.) Сократ объясняет, для чего он, оправдываясь пред судьями, действует только на их ум — доказательствами, а не старается тронуть их сердца слезами, изображением жалкого состояния остающегося семейства, воплями жены и детей и другими драматическими средствами. Человеку, дожившему до таких лет, и снискавшему такое имя, говорит он, неприлично позволять себе подобные меры; да они и никому не должны быть позволяемы, потому что насилуют судей и заставляют их нарушать законы.
Выслушав оправдание обвиняемого, члены собрания, по предписанию законов, обязаны были подавать мнения, чтобы большинством их, или освободить подсудимого, или признать его виновным. Если он признаваем был виновным; то надлежало еще рассмотреть, вина его подходит ли под какое-нибудь наказание, определяемое самым законом, или штраф за нее должен быть постановлен мнениями судей. В первом случае она называлась ἀτίμητον, во втором τιμιτόν. Враги Сократа представляли его вину в таком виде, как бы она была ἀτίμητον, и потому донос их назывался γραφὴ и заключался смертным приговором. Но судьи, выслушав Апологию сына Софронискова, отнесли его преступление, как видно, к роду тех, для которых еще нет определенной казни; а в этом случае виновному позволялось наперед присудить самого себя (ἀντιτιμᾶσθαι) к такому штрафу, какой, по его сознанию, был бы сообразен с важностью дела. После того снова подавали мнения, должно ли согласиться на избранное им наказание, или надобно подвергнуть его тому, которое предположено истцами, либо доносчиками. На основании этих последних остракизмов, суд произносил уже приговор окончательный.
