тѣния, которое не хотѣло бы ничего добраго, но хотѣло бы себя и другихъ хотѣній? — Безъ сомнѣнія. — А можешь ли указать на какую-нибудь любовь, которая не любила бы ничего прекраснаго, но любила бы себя и всякую другую любовь? — Не могу. — Равно, воображалъ ли ты себѣ какой-нибудь 168. страхъ, который страшился бы себя и другихъ страховъ, а предметовъ страшныхъ не страшился бы? — Не воображалъ. — Также и мнѣнія о себѣ самомъ и о другихъ мнѣніяхъ, которое однакожъ не было бы мнѣніемъ о томъ, къ чему относятся другія мнѣнія? — Никакъ. — Между тѣмъ знаніе мы, кажется, назвали такимъ, которое, не будучи знаніемъ предметовъ познаваемыхъ, есть знаніе себя и другихъ знаній. — Да, назвали. — Но не странно ли, если оно таково? Вѣдь мы не должны утверждать, что оно не таково, а обязаны B. изслѣдовать, таково ли оно въ самомъ дѣлѣ. — Правда. — Смотри же: это знаніе есть знаніе чего-нибудь и заключаетъ въ себѣ свойство быть знаніемъ чего-нибудь. Не такъ ли? — Конечно. — Большему мы вѣдь приписываемъ такое свойство, по которому оно есть больше чего-нибудь. — Приписываемъ. — А если будетъ большее, то будетъ и меньше? — Необходимо. — Итакъ, если бы мы нашли нѣчто большее, что было бы больше другаго большаго и себя, но не C. больше того, въ отношеніи къ чему другое большее — больше; то безъ сомнѣнія вышло бы, что это нѣчто, будучи больше себя, оказалось бы также и меньше себя. Не правда ли? — Крайне необходимо, Сократъ, сказалъ онъ. — Равнымъ образомъ, если бы нѣчто было и двойное вразсужденіи другихъ двойныхъ вещей и себя; то, какъ двойное, оно составляло бы только половину себя и прочихъ предметовъ, потому что двойное возможно неиначе, какъ въ отношеніи къ половинѣ. — Правда. — Но что болѣе себя, то не будетъ ли и менѣе? что тяжелѣе, то не будетъ ли и легче? что старше, то не будетъ D. ли и моложе, и такъ далѣе? При томъ, что имѣетъ извѣстное свойство для себя, то не будетъ ли имѣть и такой природы, къ которой относится это свойство? Разумѣю слѣ-
тения, которое не хотело бы ничего доброго, но хотело бы себя и других хотений? — Без сомнения. — А можешь ли указать на какую-нибудь любовь, которая не любила бы ничего прекрасного, но любила бы себя и всякую другую любовь? — Не могу. — Равно, воображал ли ты себе какой-нибудь 168. страх, который страшился бы себя и других страхов, а предметов страшных не страшился бы? — Не воображал. — Также и мнения о себе самом и о других мнениях, которое однакож не было бы мнением о том, к чему относятся другие мнения? — Никак. — Между тем знание мы, кажется, назвали таким, которое, не будучи знанием предметов познаваемых, есть знание себя и других знаний. — Да, назвали. — Но не странно ли, если оно таково? Ведь мы не должны утверждать, что оно не таково, а обязаны B. исследовать, таково ли оно в самом деле. — Правда. — Смотри же: это знание есть знание чего-нибудь и заключает в себе свойство быть знанием чего-нибудь. Не так ли? — Конечно. — Большему мы ведь приписываем такое свойство, по которому оно есть больше чего-нибудь. — Приписываем. — А если будет большее, то будет и меньше? — Необходимо. — Итак, если бы мы нашли нечто большее, что было бы больше другого большего и себя, но не C. больше того, в отношении к чему другое большее — больше; то без сомнения вышло бы, что это нечто, будучи больше себя, оказалось бы также и меньше себя. Не правда ли? — Крайне необходимо, Сократ, сказал он. — Равным образом, если бы нечто было и двойное вразсуждении других двойных вещей и себя; то, как двойное, оно составляло бы только половину себя и прочих предметов, потому что двойное возможно неиначе, как в отношении к половине. — Правда. — Но что более себя, то не будет ли и менее? что тяжелее, то не будет ли и легче? что старше, то не будет D. ли и моложе, и так далее? При том, что имеет известное свойство для себя, то не будет ли иметь и такой природы, к которой относится это свойство? Разумею сле-
