Принимаю. — Потомъ, если бы ты спросилъ меня: искуство строительное, какъ знаніе строить, какимъ дѣломъ занимается? я отвѣчалъ бы: строеніемъ домовъ. Тоже и касательно прочихъ искуствъ. Отвѣчай же, Критіасъ, и ты на мой вопросъ о разсудительности. По твоему мнѣнію, разсудительность есть знаніе себя: но, какъ знаніе себя, что дѣлаетъ оно хорошаго и сообразнаго съ своимъ именемъ? Скажи-ка это. — Да ты, Сократъ, неправильно E. изслѣдываешь, возразилъ онъ. Разсудительность, по своей природѣ, не походитъ на прочія знанія; равно какъ и прочія знанія не сходны между собою: а ты спрашиваешь о нихъ, будто о подобныхъ. Говори мнѣ, продолжалъ онъ: работа искуства щетнаго, или геометрическаго, — такова ли, какъ домъ — строительнаго, одежда — ткацкаго, или другія подобныя работы? На послѣднія, сколько бы ихъ ни было по числу искуствъ, всякій можетъ указать; а укажешь ли на 166. которую-нибудь изъ первыхъ? вѣрно не укажешь. — Правда, отвѣчалъ я; однакожъ могу указать, къ чему, отличному отъ самаго знанія, относится каждое изъ этихъ знаній. Такъ напримѣръ, щетное относится къ опредѣленію равныхъ и неравныхъ величинъ, то-есть, къ опредѣленію ихъ связи и взаимной зависимости. Не правда ли? — Конечно, отвѣчалъ онъ. — А числа — неравное и равное, отличны вѣдь отъ искуства щетнаго? — Какъ же не отличны? — Такимъ же B. образомъ искуство взвѣшивать (στατικὴ) есть знаніе тяжелаго и легкаго: но тяжелое и легкое отличны отъ искуства взвѣшивать. Согласенъ ли? — Согласенъ. — Скажи же: и разсудительность конечно есть знаніе чего-нибудь, что отлично отъ самой разсудительности? — Это такъ, Сократъ; твои изслѣдованія дѣйствительно привели тебя къ тому, чѣмъ отличается разсудительность отъ всѣхъ знаній. Но ты ищешь какого-то сходства между первою и послѣдними; а въ этомъ C. отношеніи уже не такъ. Прочія искуства суть знанія не себя, но чего-нибудь другаго: одна только разсудительность есть знаніе, какъ всѣхъ знаній, такъ и самой себя. И это от-
Принимаю. — Потом, если бы ты спросил меня: искусство строительное, как знание строить, каким делом занимается? я отвечал бы: строением домов. Тоже и касательно прочих искусств. Отвечай же, Критиас, и ты на мой вопрос о рассудительности. По твоему мнению, рассудительность есть знание себя: но, как знание себя, что делает оно хорошего и сообразного со своим именем? Скажи-ка это. — Да ты, Сократ, неправильно E. исследываешь, возразил он. Рассудительность, по своей природе, не походит на прочие знания; равно как и прочие знания не сходны между собою: а ты спрашиваешь о них, будто о подобных. Говори мне, продолжал он: работа искусства щетного, или геометрического, — такова ли, как дом — строительного, одежда — ткацкого, или другие подобные работы? На последние, сколько бы их ни было по числу искусств, всякий может указать; а укажешь ли на 166. которую-нибудь из первых? верно не укажешь. — Правда, отвечал я; однакож могу указать, к чему, отличному от самого знания, относится каждое из этих знаний. Так например, щетное относится к определению равных и неравных величин, то есть, к определению их связи и взаимной зависимости. Не правда ли? — Конечно, отвечал он. — А числа — неравное и равное, отличны ведь от искусства щетного? — Как же не отличны? — Таким же B. образом искусство взвешивать (στατικὴ) есть знание тяжелого и легкого: но тяжелое и легкое отличны от искусства взвешивать. Согласен ли? — Согласен. — Скажи же: и рассудительность конечно есть знание чего-нибудь, что отлично от самой рассудительности? — Это так, Сократ; твои исследования действительно привели тебя к тому, чем отличается рассудительность от всех знаний. Но ты ищешь какого-то сходства между первою и последними; а в этом C. отношении уже не так. Прочие искусства суть знания не себя, но чего-нибудь другого: одна только рассудительность есть знание, как всех знаний, так и самой себя. И это от-
