народнаго просвѣщенія обидную хулу на родной нашъ языкъ, будто онъ не можетъ принять формъ Платоновой рѣчи. Да съ русскимъ языкомъ чего нельзя сдѣлать въ области филологіи! Славяноруссъ, кажется, по самому языку филологъ, какъ Германецъ по языку философъ, а Италіанецъ по языку поэтъ. Я не говорю конечно о тѣхъ, хорошо понимаемыхъ, но отнюдь не передаваемыхъ особенностяхъ греческаго языка, которыя выработаны его геніемъ, какъ черты завѣтныя, порожденныя своеобразностію народной жизни и характеромъ взаимнаго отношенія древнихъ Грековъ. Такіе идіотизмы можно встрѣчать въ письменности каждаго общества, и преимущественно у тѣхъ писателей, которые глубоко отличали законы домашняго своего говора отъ общеевропейскаго, и выражали характеристическіе оттѣнки родной мысли, какъ она зародилась и образовалась въ духѣ народа, подъ извѣстными условіями его жизни. Надобно согласиться, что такихъ особенностей въ языкѣ древне-греческомъ больше, нежели во всѣхъ позднѣйшихъ, которые чѣмъ далѣе развиваются, тѣмъ ближе, въ законахъ своего развитія, подходятъ одинъ къ другому. Взаимное сближеніе обществъ ложится въ основаніе взаимнаго сближенія языковъ и сглаживаетъ ихъ своеобразности; тогда какъ языкъ древнихъ Грековъ, развиваясь во множествѣ собственныхъ своихъ нарѣчій, получалъ формы самостоятельно. Нельзя отвергать и того, что рѣчь Платона оригинальностію и характеромъ своего склада изумляла самыхъ современныхъ ему Грековъ: введеніе въ языкъ множества новыхъ словъ, отчетливый до мелчайшихъ подробностей составъ фразы, удивительная изворотливость въ соединеніи выраженій, тончайшіе оттѣнки мыслей, схваты-
народного просвещения обидную хулу на родной наш язык, будто он не может принять форм Платоновой речи. Да с русским языком чего нельзя сделать в области филологии! Славянорусс, кажется, по самому языку филолог, как Германец по языку философ, а Италианец по языку поэт. Я не говорю конечно о тех, хорошо понимаемых, но отнюдь не передаваемых особенностях греческого языка, которые выработаны его гением, как черты заветные, порожденные своеобразностью народной жизни и характером взаимного отношения древних Греков. Такие идиотизмы можно встречать в письменности каждого общества, и преимущественно у тех писателей, которые глубоко отличали законы домашнего своего говора от общеевропейского, и выражали характеристические оттенки родной мысли, как она зародилась и образовалась в духе народа, под известными условиями его жизни. Надобно согласиться, что таких особенностей в языке древне-греческом больше, нежели во всех позднейших, которые чем далее развиваются, тем ближе, в законах своего развития, подходят один к другому. Взаимное сближение обществ ложится в основание взаимного сближения языков и сглаживает их своеобразности; тогда как язык древних Греков, развиваясь во множестве собственных своих наречий, получал формы самостоятельно. Нельзя отвергать и того, что речь Платона оригинальностью и характером своего склада изумляла самых современных ему Греков: введение в язык множества новых слов, отчетливый до мелчайших подробностей состав фразы, удивительная изворотливость в соединении выражений, тончайшие оттенки мыслей, схваты-
