кожъ, въ разговорѣ еще ни слова не говорится о тѣхъ людяхъ, которые оклеветали его предъ судьями уже по формѣ.
Сказавъ все, что, по нашему мнѣнію, нужно было сказать для поясненія Эвтидема, мы смѣло можемъ повторить прежнюю свою мысль, что въ этомъ сочиненіи, отъ начала до конца, живо отражаются — геніальный умъ и художническое чувство Платона. Всѣ части его, прекрасно обработанныя порознь, сведены въ одно гармоническое цѣлое и направлены къ одной общей цѣли, указанной въ началѣ нашего разсужденія. Тѣмъ непріятнѣе встрѣчать сомнѣнія нѣкоторыхъ критиковъ въ подлинности этого разговора. И на чемъ основываются ихъ сомнѣнія? Во-первыхъ на томъ, что въ Эвтидемѣ не видно самаго Платона, а только раскрыты мысли Сократовой философіи; во-вторыхъ на томъ, что этотъ разговоръ заключаетъ въ себѣ много шутовскихъ выраженій и пословицъ. Но вспомнимъ, что Платонъ писалъ его въ молодыхъ лѣтахъ, еще не успѣвъ развить оригинальной своей идеи, и излагалъ, думая не о себѣ, не о своемъ ученіи, а единственно о чести учителя, сильно колеблемой въ народномъ мнѣніи. Вспомнимъ и то, что онъ былъ превосходный мимикъ и, когда надлежало ввести въ свою бесѣду софистовъ, вводилъ ихъ съ свойственными имъ ухватками, поговорками, вкусомъ и нравами; а софисты, какъ извѣстно, были не слишкомъ разборчивы во всѣхъ этихъ отношеніяхъ. При томъ должно замѣтить, что во всякомъ сочиненіи непремѣнно бываютъ такія стороны, которыми оно поставляется въ ближайшую и исключительную связь съ характеромъ современной жизни; такъ что потомство ошиблось бы, если бы съ этихъ сторонъ вздумало оцѣнивать его собственнымъ своимъ взглядомъ.
кож, в разговоре еще ни слова не говорится о тех людях, которые оклеветали его пред судьями уже по форме.
Сказав всё, что, по нашему мнению, нужно было сказать для пояснения Эвтидема, мы смело можем повторить прежнюю свою мысль, что в этом сочинении, от начала до конца, живо отражаются — гениальный ум и художническое чувство Платона. Все части его, прекрасно обработанные порознь, сведены в одно гармоническое целое и направлены к одной общей цели, указанной в начале нашего рассуждения. Тем неприятнее встречать сомнения некоторых критиков в подлинности этого разговора. И на чём основываются их сомнения? Во-первых на том, что в Эвтидеме не видно самого Платона, а только раскрыты мысли Сократовой философии; во-вторых на том, что этот разговор заключает в себе много шутовских выражений и пословиц. Но вспомним, что Платон писал его в молодых летах, еще не успев развить оригинальной своей идеи, и излагал, думая не о себе, не о своем учении, а единственно о чести учителя, сильно колеблемой в народном мнении. Вспомним и то, что он был превосходный мимик и, когда надлежало ввести в свою беседу софистов, вводил их со свойственными им ухватками, поговорками, вкусом и нравами; а софисты, как известно, были не слишком разборчивы во всех этих отношениях. При том должно заметить, что во всяком сочинении непременно бывают такие стороны, которыми оно поставляется в ближайшую и исключительную связь с характером современной жизни; так что потомство ошиблось бы, если бы с этих сторон вздумало оценивать его собственным своим взглядом.
