какъ въ первомъ и во второмъ случаяхъ бытіе оказывается единымъ, въ послѣднемъ же — оно будетъ троякимъ.
Тѣ философы, которые признаютъ единое бытіе, тоже запутываются въ противорѣчіяхъ, такъ какъ въ этомъ случаѣ должны или различать единое отъ самого бытія и, слѣдовательно, признать двоякое существующее, или же отожествлять оба начала, одно съ другимъ, что представлялось бы несовмѣстимымъ съ безусловнымъ единствомъ, исключающимъ всякую мысль о двойственности. Да, наконецъ, нельзя, вообще, допускать для такого существующаго и названія, (единое и пр.), такъ какъ, если различіе въ именахъ обозначаетъ и различіе въ самихъ вещахъ, то тогда получается двоякое существующее; въ противномъ случаѣ, мы имѣли бы или два имени, обозначающія одно и то же, т. е. имѣли бы отожествленіе двухъ началъ, о невозможности чего уже шла выше рѣчь, или имя для имени, т. е. явную нелѣпость.
Парменидъ училъ еще, что существующее не только едино, но и цѣлое. Однако, этимъ онъ опять разрушалъ единство бытія, такъ какъ, признавая цѣлое за тожественное съ сущимъ, мы нарушаемъ абсолютное единство сущаго.
Не исчезаетъ недоумѣніе и отъ предположенія, что цѣлое не есть безусловно единое, но что ему единство свойственно, такъ какъ въ этомъ случаѣ пришлось бы помимо существованія цѣлаго признать еще и существованіе единаго, отъ котораго цѣлое будто бы получило свойство единства. Если бы мы попытались считать бытіе отличнымъ отъ цѣлаго, то въ такомъ существующемъ, какъ не въ цѣломъ, стало бы недоставать самого же существующаго, и то, чего недоставало бы ему до того, чтобы быть цѣлымъ, оказалось бы бытіемъ, котораго вовсе нѣтъ, т. е. несуществующимъ сущимъ. Различая же существующее и цѣлое, мы создали бы снова двоякое бытіе: съ одной стороны, существующее, съ другой — цѣлое, что уже явно противорѣчиво бы утвержденію о единомъ бытіи; да кромѣ того, здѣсь пришлось бы то, что отлично отъ бытія, т. е. что, слѣдовательно, есть на самомъ дѣлѣ небытіе — цѣлое — признать за бытіе. Наконецъ, отказываясь вовсе отъ существованія цѣлостности, мы уничтожили бы всякое происхожденіе, величину и, вообще, бытіе, такъ какъ все, что ни есть, есть въ то же время цѣлое относительно своихъ частей.
Итакъ, среди раннихъ философскихъ ученій, элеецъ не находитъ удовлетворительнаго отвѣта на вопросъ: что такое бытіе и ка
как в первом и во втором случаях бытие оказывается единым, в последнем же — оно будет трояким.
Те философы, которые признают единое бытие, тоже запутываются в противоречиях, так как в этом случае должны или различать единое от самого бытия и, следовательно, признать двоякое существующее, или же отожествлять оба начала, одно с другим, что представлялось бы несовместимым с безусловным единством, исключающим всякую мысль о двойственности. Да, наконец, нельзя, вообще, допускать для такого существующего и названия, (единое и пр.), так как, если различие в именах обозначает и различие в самих вещах, то тогда получается двоякое существующее; в противном случае, мы имели бы или два имени, обозначающие одно и то же, т. е. имели бы отожествление двух начал, о невозможности чего уже шла выше речь, или имя для имени, т. е. явную нелепость.
Парменид учил еще, что существующее не только едино, но и целое. Однако, этим он опять разрушал единство бытия, так как, признавая целое за тожественное с сущим, мы нарушаем абсолютное единство сущего.
Не исчезает недоумение и от предположения, что целое не есть безусловно единое, но что ему единство свойственно, так как в этом случае пришлось бы помимо существования целого признать еще и существование единого, от которого целое будто бы получило свойство единства. Если бы мы попытались считать бытие отличным от целого, то в таком существующем, как не в целом, стало бы недоставать самого же существующего, и то, чего недоставало бы ему до того, чтобы быть целым, оказалось бы бытием, которого вовсе нет, т. е. несуществующим сущим. Различая же существующее и целое, мы создали бы снова двоякое бытие: с одной стороны, существующее, с другой — целое, что уже явно противоречиво бы утверждению о едином бытии; да кроме того, здесь пришлось бы то, что отлично от бытия, т. е. что, следовательно, есть на самом деле небытие — целое — признать за бытие. Наконец, отказываясь вовсе от существования целостности, мы уничтожили бы всякое происхождение, величину и, вообще, бытие, так как всё, что ни есть, есть в то же время целое относительно своих частей.
Итак, среди ранних философских учений, элеец не находит удовлетворительного ответа на вопрос: что такое бытие и ка
