образомъ жизни, который я велъ въ Итонѣ. Безумный разгулъ, которому я предался такъ быстро и безъ оглядки, смылъ всѣ воспоминанія прошлой жизни, потопилъ всѣ глубокія или серьезныя впечатлѣнія, оставляя только пустыя и ничтожныя.
Я не стану описывать моего жалкаго безпутства, доходившаго до прямого вызова закону, хотя мнѣ удавалось обходить бдительность итонскихъ властей. Три года прошли для меня безъ всякой пользы, укоренивъ только привычку къ пороку, да значительно прибавивъ мнѣ росту, когда однажды, послѣ цѣлой недѣли безпутнаго разгула, я пригласилъ небольшую компанію самыхъ отчаянныхъ студентовъ на тайную пирушку. Мы сходились поздно вечеромъ, такъ какъ наша гульба неизмѣнно продолжалась до утра. Вино лилось рѣкою, не было недостатка и въ другихъ, быть можетъ, болѣе опасныхъ развлеченіяхъ, такъ что востокъ уже посѣрѣлъ, когда у насъ еще стоялъ пиръ горой. Разгоряченный виномъ и картами, я собирался провозгласитъ крайне нечестивый тостъ, когда вниманіе мое было внезапно привлечено быстро пріотворившейся дверью и тревожнымъ голосомъ слуги. Онъ объявилъ, что какой-то человѣкъ требуетъ меня по дѣлу, повидимому, очень спѣшному.
Въ моемъ возбужденномъ состояніи это неожиданное посѣщеніе скорѣе развлекло, чѣмъ удивило меня. Пошатываясь, я вышелъ въ переднюю. Въ ней не было лампы, она освѣщалась только слабымъ свѣтомъ наступающаго утра, чуть брезжившимъ въ полукруглое окно. Переступивъ черезъ порогъ, я замѣтилъ фигуру молодого человѣка приблизительно моего роста, въ бѣломъ утреннемъ костюмѣ, сшитомъ по тогдашней модѣ, такомъ же, какой былъ въ эту минуту на мнѣ. Я не могъ разсмотрѣть черты его лица. Лишь только я вошелъ, онъ бросился ко мнѣ, нетерпѣливо схватилъ меня за руку и шепнулъ мнѣ на ухо: — Вильямъ Вильсонъ!
Я отрезвѣлъ въ то же мгновеніе.
Въ манерахъ этого незнакомца, въ дрожащемъ пальцѣ, которымъ онъ грозилъ мнѣ, было что-то, ошеломившее меня; но не этимъ я былъ такъ страшно взволнованъ. Торжественность, выразительность этого страннаго, низкаго, шипящаго голоса и, главное, характеръ, интонація этихъ немногихъ, простыхъ знакомыхъ, но произнесенныхъ шопотомъ словъ, разомъ вызвала тысячи смутныхъ воспоминаній давно минувшаго времени и поразила мою душу точно ударъ гальванической батареи. Прежде чѣмъ я успѣлъ очнуться, онъ исчезъ.
Этотъ случай оказалъ сильное, но быстро изгладавшееся, дѣйствіе на мое разстроенное воображеніе. Въ теченіе нѣсколькихъ недѣль я старался разобраться въ немъ или предавался угрю-
