лосъ съ каждымъ обстоятельствомъ, обнаруживавшимъ моральное или физическое сходство между мною и моимъ соперникомъ. Я еще не зналъ въ то время, что мы родились въ одинъ и тотъ же день, но видѣлъ, что мы одинаковаго роста и замѣчательно похожи другъ на друга фигурой и чертами лица. Меня раздражало также убѣжденіе, что мы родственники, распространившееся въ старшихъ классахъ. Словомъ, ничто такъ не могло разстроить меня (хотя я всячески скрывалъ это), какъ намекъ на какое-либо сходство въ нашемъ существованіи, наружности, складѣ ума. Впрочемъ, я не имѣлъ основанія думать, чтобы (исключая самого Вильсона и слуховъ о нашемъ родствѣ) это сходство служило когда-нибудь предметомъ разговоровъ или даже замѣчалось нашими товарищами. Что онъ замѣчалъ его, также какъ и я, было очевидно; но что онъ съумѣлъ найти въ этомъ обстоятельствѣ богатый источникъ шутокъ по моему адресу, — можно приписать только его необычайной проницательности.
Его система состояла въ передразниваніи моихъ словъ и дѣйствій, — а исполнялъ онъ это мастерски. Скопировать мою одежду было нетрудно; мою походку и манеры онъ также перенялъ очень быстро, и, несмотря на свой физическій недостатокъ, съумѣлъ поддѣлаться даже подъ мой голосъ. Разумѣется, онъ не могъ передать звукъ моего голоса, но интонацію перенялъ въ совершенствѣ; и его обычный шопотъ былъ только эхомъ моего.
Какъ жестоко терзалъ меня этотъ двойникъ (потому что его нельзя было назвать каррикатурой), — этого я и передать не въ силахъ. Единственнымъ утѣшеніемъ для меня было то, что никто не замѣчалъ этого передразниванія и я одинъ понималъ значительныя и саркастическія усмѣшки моего однофамильца. Довольный тѣмъ, что удалось произвести на меня желаемое впечатлѣніе, онъ втихомолку подсмѣивался надъ своей выдумкой и относился съ характернымъ пренебреженіемъ къ одобренію толпы, которое заслужилъ бы успѣхъ этой остроумной выдумки, если бы ее замѣтили. Какимъ образомъ остальные ученики не подмѣтили его плановъ, не обратили вниманія на ихъ исполненіе, не приняли участія въ его насмѣшкахъ, оставалось для меня загадкой въ теченіе многихъ мучительныхъ мѣсяцевъ. Можетъ быть, причиной тому была постепенность его копированія или, что вѣрнѣе, мастерство копировщика, который, оставляя въ сторонѣ детали (а ихъ только и замѣчаютъ дюжинные наблюдатели), схватывалъ лишь общій характеръ для моего личнаго созерцанія и досады.
Я уже неразъ упоминалъ о покровительственномъ видѣ, который онъ принималъ по отношенію ко мнѣ, и о постоянномъ вмѣшательствѣ въ мои дѣла. Это вмѣшательство часто принимало ненавистную
