объ африканскихъ сатирахъ, надъ которыми Эшеръ раздумывалъ по цѣлымъ часамъ.
Но съ наибольшимъ увлеченіемъ перечитывалъ онъ чрезвычайно рѣдкій и курьезный готическій in quarto — служебникъ одной забытой церкви — Vigiliae Mortuorum secundum Chorum Ecclesiae Maguntinae.
Я вспомнилъ о дикихъ обрядахъ, описанныхъ въ этой книгѣ, и объ ея вѣроятномъ вліяніи на ипохондрика, когда однажды вечеромъ онъ отрывисто сообщилъ мнѣ, что леди Магдалины нѣтъ болѣе въ живыхъ, и что онъ намѣренъ помѣстить ея тѣло на двѣ недѣли (до окончательнаго погребенія) въ одномъ изъ многочисленныхъ склеповъ зданія. Я не счелъ возможнымъ оспаривать это странное рѣшеніе въ виду его побудительной причины. По словамъ Эшера, его побуждали къ этому необычайный характеръ болѣзни; странныя и назойливыя заявленія доктора, и отдаленность фамильнаго кладбища. Признаюсь, когда я вспомнилъ зловѣщую фигуру, съ которой повстрѣчался на лѣстницѣ въ день пріѣзда, — мнѣ и въ голову не пришло оспаривать эту во всякомъ случаѣ безвредную предосторожность.
По просьбѣ Эшера я помогъ ему устроить это временное погребеніе. Уложивъ тѣло въ гробъ, мы вдвоемъ перенесли его въ мѣсто упокоенія. Склепъ, избранный для этой цѣли (онъ такъ долго не отворялся, что наши факелы чуть мерцали въ тяжелой атмосферѣ) былъ маленькій сырой погребъ, куда свѣтъ не проникалъ никакими путями, такъ какъ онъ помѣщался на значительной глубинѣ въ той части зданія, гдѣ находилась моя спальня. Безъ сомнѣнія, въ феодальныя времена онъ служилъ для какихъ-нибудь темныхъ цѣлей, а позднѣе въ немъ былъ устроенъ складъ пороха или другого быстро воспламеняющагося вещества, такъ какъ частъ его пола и длинный корридоръ были тщательно обшиты мѣдью. Массивная желѣзная дверь тяжело поворачивалась на петляхъ, издавая странный пронзительный визгъ.
Сложивъ печальную ношу въ этомъ царствѣ ужаса, мы приподняли крышку гроба и взглянули въ лицо покойницы. Поразительное сходство брата и сестры бросилось мнѣ въ глаза. Быть можетъ, угадавъ мои мысли, Эшеръ пробормоталъ нѣсколько словъ, изъ которыхъ я понялъ только, что они были близнецы и что между ними всегда существовала почти непонятная симпатія. Впрочемъ, мы скоро опустили крышку, такъ какъ не могли смотрѣть безъ ужаса въ лицо покойницы. Болѣзнь, сгубившая ее въ цвѣтѣ лѣтъ, оставила слѣды, характерные для всѣхъ вообще каталептическихъ болѣзней: слабый румянецъ на щекахъ и ту особенную томную улыбку, которая такъ пугаетъ на лицѣ покойника. Мы завинтили
