нія. Можетъ-быть, это и хорошо, можетъ-быть, это такъ и нужно по вашимъ порядкамъ. Можетъ-быть, ваши порядки лучше нашихъ, но и намъ хорошо.
Нѣкоторое молчаніе послѣдовало за этимъ вступленіемъ. Хозяинъ продолжалъ смотрѣть на меня очень зорко, какъ бы пытливо.
— Посѣщенія, подобныя вашему, ко мнѣ очень рѣдки, и вы не можете себѣ представить, какъ трудно мнѣ видѣть передъ собою неулыбающееся лицо? По моему мнѣнію, въ неулыбающемся лицѣ есть что-то очень печальное, траурное, похоронное. Я думаю, что на всѣхъ тѣхъ, кого вы у насъ, по пути, встрѣтили, вы произвели подобное же впечатлѣніе. Можетъ-быть, я ошибаюсь; можетъ-быть, вамъ наши вѣчныя улыбки кажутся глупыми, идіотическими?
По правдѣ сказать, при первыхъ моихъ впечатлѣніяхъ въ этомъ сказочномъ мірѣ, я, дѣйствительно, подумалъ о чемъ-то идіотическомъ, но теперь, слушая хозяина, я не могъ не признать, что, пожалуй, ошибался.
— Можетъ-быть, я угадалъ вашу мысль?—договорилъ хозяинъ.
— Почти угадали,—отвѣчалъ я.
— Ну, вотъ, видите ли, мы и сговорились, и поняли другъ друга: вамъ мои улыбки, а мнѣ ваше похоронное выраженіе лица вовсе не мѣшаютъ, будемте же друзьями,—продолжалъ онъ и протянулъ мнѣ руку.
Я взялъ ее и ясно ощутилъ теплую, несомнѣнно, фактически существующую руку, я ощутилъ пожатіе и отвѣтилъ тѣмъ же. Ободренный добрымъ ко мнѣ отношеніемъ хозяина, я приготовился-было поставить ему одинъ вопросъ, но почувствовалъ какую-то странную робость, взглянувъ въ широкое венеціанское окно, открывавшееся передо мною. Сквозь широкое, двухсаженное стекло мнѣ очень ясно видно было то, что̀ въ обыденное время я назвалъ бы
ния. Может быть, это и хорошо, может быть, это так и нужно по вашим порядкам. Может быть, ваши порядки лучше наших, но и нам хорошо.
Некоторое молчание последовало за этим вступлением. Хозяин продолжал смотреть на меня очень зорко, как бы пытливо.
— Посещения, подобные вашему, ко мне очень редки, и вы не можете себе представить, как трудно мне видеть перед собою неулыбающееся лицо? По моему мнению, в неулыбающемся лице есть что-то очень печальное, траурное, похоронное. Я думаю, что на всех тех, кого вы у нас, по пути, встретили, вы произвели подобное же впечатление. Может быть, я ошибаюсь; может быть, вам наши вечные улыбки кажутся глупыми, идиотическими?
По правде сказать, при первых моих впечатлениях в этом сказочном мире, я, действительно, подумал о чём-то идиотическом, но теперь, слушая хозяина, я не мог не признать, что, пожалуй, ошибался.
— Может быть, я угадал вашу мысль? — договорил хозяин.
— Почти угадали, — отвечал я.
— Ну, вот, видите ли, мы и сговорились, и поняли друг друга: вам мои улыбки, а мне ваше похоронное выражение лица вовсе не мешают, будемте же друзьями, — продолжал он и протянул мне руку.
Я взял её и ясно ощутил тёплую, несомненно, фактически существующую руку, я ощутил пожатие и ответил тем же. Ободрённый добрым ко мне отношением хозяина, я приготовился было поставить ему один вопрос, но почувствовал какую-то странную робость, взглянув в широкое венецианское окно, открывавшееся передо мною. Сквозь широкое, двухсаженное стекло мне очень ясно видно было то, что в обыденное время я назвал бы
