Что̀ это съ тобою случилось, что̀ привидѣлось тебѣ во снѣ такого хорошаго, что ты долго какъ-то безмятежно и пріятнѣйшимъ образомъ улыбался, а затѣмъ вдругъ застоналъ?—спросила меня однажды утромъ жена.
— А ты цѣлыхъ полчаса смотрѣла на меня? Развѣ страдала безсонницей?
— Нѣтъ, случайно,—отвѣтила она,—а можетъ-быть, и не спалось.
— Можетъ-быть!—почти вскрикнулъ я отъ радости и удивленія—будто сразу прозрѣлъ во что-то, что-то понялъ, въ чемъ-то нашелся.
Дѣйствительно: при особенно яркихъ сновидѣніяхъ слѣдъ ихъ запамятовывается чрезвычайно быстро. Никакими усиліями памяти, никакими соображеніями, никакими сопоставленіями лоскутьевъ отдѣльныхъ мыслей не соберете вы цѣльностью той картины, которая казалась вамъ яркою до ослѣпительности, въ которой сами вы были дѣйствующимъ лицомъ и которая представлялась вамъ дѣйствительною жизнью. Но достаточно иногда одного слова, звука, штриха, чтобы весь этотъ чудодѣйный міръ сновидѣнія всталъ предъ вами сразу, во всей своей необъяснимой пластичности.
Что это с тобою случилось, что привиделось тебе во сне такого хорошего, что ты долго как-то безмятежно и приятнейшим образом улыбался, а затем вдруг застонал? — спросила меня однажды утром жена.
— А ты целых полчаса смотрела на меня? Разве страдала бессонницей?
— Нет, случайно, — ответила она, — а может быть, и не спалось.
— Может быть! — почти вскрикнул я от радости и удивления — будто сразу прозрел во что-то, что-то понял, в чём-то нашёлся.
Действительно: при особенно ярких сновидениях след их запамятовывается чрезвычайно быстро. Никакими усилиями памяти, никакими соображениями, никакими сопоставлениями лоскутьев отдельных мыслей не соберёте вы цельностью той картины, которая казалась вам яркою до ослепительности, в которой сами вы были действующим лицом и которая представлялась вам действительною жизнью. Но достаточно иногда одного слова, звука, штриха, чтобы весь этот чудодейный мир сновидения встал пред вами сразу, во всей своей необъяснимой пластичности.
