бесная, Мать-Богородица?—думаетъ баба.—Спаси ты меня грѣшную, безсильную… Гдѣ ты, Всеблаженная?—но вотъ Ея-то именно глаза Маланьи не видятъ, хотя все остальное въ далекую даль, костяками освѣщенную, видятъ… Поклонились костяки Царицѣ Небесной, возвращаются, на Маланью идутъ, Маланью отыскиваютъ…
А прежде всего идутъ дѣтки, малъ-мала меньше, ихъ видимо-невидимо; подростковъ тоже довольно; искать имъ Маланью приказано. Извѣстно, что малыши вездѣ пролѣзутъ, во всякой дырѣ побываютъ, ну, и приказано имъ искать, искать старательно… ищутъ!
— А вы бы ее, родненькіе,—говорилъ кто-то,—у кабачка поискали.
— А и точно, у кабачка, тамъ ей и мѣсто.
— А нѣтъ, такъ и дома съ Аграфеной и Михеемъ сидятъ и брусничную съ рябиновой пробуютъ.
— Маланья!—кричатъ костячки,—Маланья! гдѣ ты, откликнись! ау! ау! Маланьюшка!..
Никогда, никогда не слыхивала Маланья такого звучнаго ауканья, а это потому, должно-быть, что косточки сами по себѣ звонки, такъ по нимъ, какъ по лѣсу, звончѣе и раздается.
— Ищите, ищите дѣтки!—раздается по сторонамъ.
— А вы-то, большаки,—рявкнулъ вдругъ Панкратій, а ему вслѣдъ и кузнецъ Ерема,—сами-то чего зѣваете? дѣтей на поиски шлете, а самимъ не въ охоту, что ли, ее живьемъ, получить?
— Какъ живьемъ?
— Ну, вѣстимо, живую…
— Такъ не умерла, значитъ, а живая, съ кровью живою и теплою къ намъ прибыла?..
При этомъ извѣстіи радость разлилась по костякамъ непомѣрная; зубы ихъ осклабились, ноги въ плясъ пустились,
бесная, Мать-Богородица? — думает баба. — Спаси ты меня грешную, бессильную… Где ты, Всеблаженная? — но вот Её-то именно глаза Маланьи не видят, хотя всё остальное в далёкую даль, костяками освещённую, видят… Поклонились костяки Царице Небесной, возвращаются, на Маланью идут, Маланью отыскивают…
А прежде всего идут детки, мал-мала меньше, их видимо-невидимо; подростков тоже довольно; искать им Маланью приказано. Известно, что малыши везде пролезут, во всякой дыре побывают, ну, и приказано им искать, искать старательно… ищут!
— А вы бы её, родненькие, — говорил кто-то, — у кабачка поискали.
— А и точно, у кабачка, там ей и место.
— А нет, так и дома с Аграфеной и Михеем сидят и брусничную с рябиновой пробуют.
— Маланья! — кричат костячки, — Маланья! где ты, откликнись! ау! ау! Маланьюшка!..
Никогда, никогда не слыхивала Маланья такого звучного ауканья, а это потому, должно быть, что косточки сами по себе звонки, так по ним, как по лесу, звончее и раздаётся.
— Ищите, ищите детки! — раздаётся по сторонам.
— А вы-то, большаки, — рявкнул вдруг Панкратий, а ему вслед и кузнец Ерёма, — сами-то чего зеваете? детей на поиски шлёте, а самим не в охоту, что ли, её живьём, получить?
— Как живьём?
— Ну, вестимо, живую…
— Так не умерла, значит, а живая, с кровью живою и тёплою к нам прибыла?..
При этом известии радость разлилась по костякам непомерная; зубы их осклабились, ноги в пляс пустились,