— Прости, государыня,—тихо и медленно проговорилъ Старый Голубь,—но я буду говорить, я долженъ говорить то, что̀ будетъ тебѣ не по сердцу. Повели лучше молчать!
— Говори, я слушаю,—отвѣтила Королева сердито.
— Вотъ, изволите ли видѣть, государыня,—началъ Старый Голубь, искоса поглядывая на ивовую кору, испещренную знаками и лежавшую передъ нимъ на сѣнѣ.—Смотрю я на эти знаки и вижу дурное предзнаменованіе; вѣдь не на другой какой корѣ, а именно на ивовой, начертана соколиная писанка! взгляни, Королева: вѣдь покраснѣли всѣ письмена, будто кровью налились онѣ…
Королева быстро перебила слова Стараго Голубя:
— Да вѣдь это всѣмъ извѣстно, что на ивѣ всякая царапина краснѣетъ, на ольхѣ тоже; такъ что же удивительнаго, что покраснѣли знаки письма? Вѣдь это законъ природы, чтобы царапины на ольхѣ и ивѣ—краснѣли!
— Это точно законъ природы,—возразилъ Старый Голубь,—но не законъ природы—любовь голубицы къ соколу! Враги они наши,—эти соколы. Кровью и страданіемъ отмѣчены всѣ давнишнія, не одну тысячу лѣтъ длящіяся отношенія обоихъ народовъ нашихъ, и не на нашей совѣсти лежатъ темныя, возмутительныя страницы бытописанія…
Королева не сразу отвѣтила на слова Стараго Голубя; не сразу могла она найти возраженіе, но, тѣмъ не менѣе, дала свой отвѣтъ.
— Конечно,—сказала она,—печальны тѣ страницы вражды, о которыхъ ты говоришь мнѣ, и я знаю ихъ, конечно, не хуже тебя. Но развѣ не подлежатъ развитію и улучшенію всѣ взаимныя отношенія живущихъ на землѣ тварей? развѣ заповѣдано оставаться всему существующему въ неподвижности и застоѣ? Не пора ли, въ самомъ дѣлѣ, отыскать и положить новые пути бытія болѣе мирнаго, болѣе согласнаго, и—кто знаетъ—не на мою ли счаст-
— Прости, государыня, — тихо и медленно проговорил Старый Голубь, — но я буду говорить, я должен говорить то, что будет тебе не по сердцу. Повели лучше молчать!
— Говори, я слушаю, — ответила Королева сердито.
— Вот, изволите ли видеть, государыня, — начал Старый Голубь, искоса поглядывая на ивовую кору, испещрённую знаками и лежавшую перед ним на сене. — Смотрю я на эти знаки и вижу дурное предзнаменование; ведь не на другой какой коре, а именно на ивовой, начертана соколиная писанка! взгляни, Королева: ведь покраснели все письмена, будто кровью налились они…
Королева быстро перебила слова Старого Голубя:
— Да ведь это всем известно, что на иве всякая царапина краснеет, на ольхе тоже; так что же удивительного, что покраснели знаки письма? Ведь это закон природы, чтобы царапины на ольхе и иве — краснели!
— Это точно закон природы, — возразил Старый Голубь, — но не закон природы — любовь голубицы к соколу! Враги они наши, — эти соколы. Кровью и страданием отмечены все давнишние, не одну тысячу лет длящиеся отношения обоих народов наших, и не на нашей совести лежат тёмные, возмутительные страницы бытописания…
Королева не сразу ответила на слова Старого Голубя; не сразу могла она найти возражение, но, тем не менее, дала свой ответ.
— Конечно, — сказала она, — печальны те страницы вражды, о которых ты говоришь мне, и я знаю их, конечно, не хуже тебя. Но разве не подлежат развитию и улучшению все взаимные отношения живущих на земле тварей? разве заповедано оставаться всему существующему в неподвижности и застое? Не пора ли, в самом деле, отыскать и положить новые пути бытия более мирного, более согласного, и — кто знает — не на мою ли счаст-
