мы охарактеризовали выше данный типъ самоубійствъ. Если индивидъ уединяется отъ людей, это значитъ, что нити, связывавшія его съ ними, ослабѣли или порвались; это значитъ, что общество въ тѣхъ точкахъ, гдѣ онъ съ нимъ соприкасался, недостаточно сплочено. Эти пустоты, разъединяющія отдѣльныя сознанія и дѣлающія ихъ чуждыми другъ другу, непосредственно происходятъ отъ распаденія соціальной ткани. Наконецъ, интеллектуальный и разсудочный характеръ этого типа самоубійствъ безъ труда объясняется, если вспомнить, что эгоистическое самоубійство необходимо сопровождается сильнымъ развитіемъ науки и рефлексіи. Въ самомъ дѣлѣ, очевидно въ обществѣ, гдѣ сознаніе обычно вынуждено расширять свое поле дѣйствія, оно также очень часто расположено выходить за тѣ нормальныя границы, преступить которыя оно не можетъ, не уничтожая себя самого. Мысль, которая сомнѣвается во всемъ и въ то же самое время недостаточно сильна для того, чтобы нести всю тяжесть своего невѣдѣнья, рискуетъ начать сомнѣваться сама въ себѣ и утонуть въ сомнѣніи. Если ей не удается открыть смыслъ всѣхъ тѣхъ вещей, которыя ее интересуютъ—а было бы чудомъ, если бы она нашла возможность такъ быстро проникнуть столько тайнъ,— она лишаетъ ихъ всякой реальности,—и уже одинъ тотъ фактъ, что она ставитъ себѣ опредѣленную проблему, свидѣтельствуетъ о томъ, что она склоняется къ отрицательному выводу. Но вмѣстѣ съ тѣмъ, она лишаетъ самоё себя всякаго положительнаго содержанія и, не находя передъ собой ничего такого, что бы ей сопротивлялось, она не находитъ другого исхода, какъ потеряться въ пустотѣ своихъ собственныхъ грезъ.
Но эта возвышенная форма эгоистическаго самоубійства не является единственной для него; оно можетъ имѣть и другую, болѣе вульгарную. Субъектъ часто вмѣсто того, чтобы грустно размышлять о своей судьбѣ, относится къ ней весело и легкомысленно. Онъ сознаетъ свой эгоизмъ и логически вытекающія изъ него послѣдствія, но онъ зара-
