"Нѣтъ; ио моему ато имѣетъ связь съ нашимъ вопросомъ о храбрости, — сь вопросомъ объ отношеніи храбрости къ другимъ частямъ доблести. Итакъ, если тебѣ угодно оставаться при нашемъ уговорѣ, то есть, чтобы я руководилъ бесѣдою, какъ найду болѣе полезнымъ для раскрытія дѣла, то слѣдуй за мною, а если нѣтъ, то, пожалуй, оставимъ это“.
— Хорошо; продолжай, какъ началъ.
"Итакъ, я опять о томъ же. Если бы насъ спросили: чѣмъ вы называете то, что мы назвали "поддаваться радости — я сталъ бы говорить съ ними такъ: Ну, слушайте! Мы съ Протагоромъ постараемся вамъ объяснить это. Вы, конечно, имѣете тутъ въ виду такіе напр. случаи, что вотъ, увлекаемые ѣдою, нитьемъ, любовными наслажденіями, какъ пріятными, хотя и знаете, что это худо, тѣмъ не мѣнѣе предаетесь всему этому? — "Да именно такіе случаи— скажутъ они. И не спросимъ ли мы ихъ опять такъ: "Дурнымъ вы это почему называете? — потому ли, что каждая изъ этихъ вещей доставляетъ нріятность и пріятна сама но себѣ, или нотому, что все это влечетъ за собою болѣзни, бѣдность и прочее въ томъ же родѣ? А то, можетъ быть, вн назовете эти вещи дурными даже въ томъ случаѣ, если бы онѣ ничего подобнаго въ будущемъ не готовили, а только бы доставляли удовольствіе, какое бы это удовольствіе и въ какомъ бы смыслѣ оно пріятно ни было**. Получимъ ли мы, Протагоръ, другой какой-нибудь отвѣтъ, какъ не тотъ, что дурнымъ все это дѣлаютъ не удовольствія данной минуты, а послѣдствія, — болѣзни и нроч.?“
— Массы, думаю, дадутъ имепно такой отвѣтъ.
"И не вызываетъ ли все это печали, причиняя болѣзни? — не вызываетъ ли оно печали, причиняя бѣдность? Они, полагаю, согласятся съ этимъ?"*
— Согласятся.
"Итакъ, вы, люди, видите въ этомъ нѣчто дурное, какъ выразились бы мы съ Протагоромъ, не почему-либо другому, какъ
"Нет; ио моему ато имеет связь с нашим вопросом о храбрости, — сь вопросом об отношении храбрости к другим частям доблести. Итак, если тебе угодно оставаться при нашем уговоре, то есть, чтобы я руководил беседою, как найду более полезным для раскрытия дела, то следуй за мною, а если нет, то, пожалуй, оставим это“.
— Хорошо; продолжай, как начал.
"Итак, я опять о том же. Если бы нас спросили: чем вы называете то, что мы назвали "поддаваться радости — я стал бы говорить с ними так: Ну, слушайте! Мы с Протагором постараемся вам объяснить это. Вы, конечно, имеете тут в виду такие напр. случаи, что вот, увлекаемые едою, нитьем, любовными наслаждениями, как приятными, хотя и знаете, что это худо, тем не менее предаетесь всему этому? — "Да именно такие случаи— скажут они. И не спросим ли мы их опять так: "Дурным вы это почему называете? — потому ли, что каждая из этих вещей доставляет нриятность и приятна сама но себе, или нотому, что всё это влечет за собою болезни, бедность и прочее в том же роде? А то, может быть, вн назовете эти вещи дурными даже в том случае, если бы они ничего подобного в будущем не готовили, а только бы доставляли удовольствие, какое бы это удовольствие и в каком бы смысле оно приятно ни было**. Получим ли мы, Протагор, другой какой-нибудь ответ, как не тот, что дурным всё это делают не удовольствия данной минуты, а последствия, — болезни и нроч.?“
— Массы, думаю, дадут имепно такой ответ.
"И не вызывает ли всё это печали, причиняя болезни? — не вызывает ли оно печали, причиняя бедность? Они, полагаю, согласятся с этим?"*
— Согласятся.
"Итак, вы, люди, видите в этом нечто дурное, как выразились бы мы с Протагором, не почему-либо другому, как
