„Ни госпожи, ни дома, ни жены!“
И вотъ, такимъ манеромъ порученье,
Что долженъ былъ исполнить мой языкъ,
Я на плечахъ моихъ вамъ доставляю,
Благодаря ему: да, по плечамъ
Отколотилъ меня онъ въ заключенье.
Ступай опять, негодный, и веди
Его домой.
Итти опять и снова
Прибитымъ быть? Нѣтъ, Бога ради, я
Прошу послать кого-нибудь другого.
Ступай сейчасъ, бездѣльникъ, иль тебѣ
Я проломлю башку крестообразно.
Ну, да, а онъ крестъ этотъ освятитъ
Пощечинами новыми — и выйдетъ
Святою голова моя у васъ.
Вонъ, говорятъ, болтливый олухъ! Живо
Веди его домой.
Ужели я
Такъ круглъ для васъ, что можете вы мною
Туда, сюда, какъ мячикомъ швырять?
Вы гоните отсюда, онъ оттуда;
Коль этакъ долго мнѣ придется вамъ служить
То кожею меня вамъ слѣдуетъ обшить.
Какъ гнѣвъ твое лицо обезобразилъ скверно!
Онъ веселится тамъ съ любовницами вѣрно,
Межъ-тѣмъ какъ по одномъ веселомъ взглядѣ я
Здѣсь жадно такъ томлюсь. Коль красота моя
Съ несчастныхъ щекъ моихъ унесена годами
Онъ въ этомъ виноватъ. Коль скуку лишь словами
Могу я наводить, коль умъ мой отупѣлъ
И далеко не такъ, какъ прежде, быстръ и смѣлъ —
Онъ обращеніемъ суровымъ и холоднымъ,
Какъ мраморъ, притупилъ все это. Если яркимъ
Нарядомъ сердце въ немъ другія шевелятъ —
Какъ господинъ моихъ всѣхъ денегъ, виноватъ
И въ этомъ также онъ. Всѣ эти разрушенья,
Что испытала я — его произведенья.
Лишь онъ въ томъ виноватъ, что подурнѣла я!
Пусть солнечный свой взглядъ онъ кинетъ — и моя
Увядшая краса воскреснетъ очень скоро;
Но, какъ дикарь-олень, онъ рвется изъ забора
И кормится, увы, внѣ дома. Для него
Я, бѣдная, давно не значу ничего.
О, ревность злѣйшая, самой себѣ мученье!
Фи, прогони ее!
Такое оскорбленье
Не больно лишь однимъ безчувственнымъ глупцамъ.
Я знаю, нравятся теперь его глазамъ
Другія женщины; иначе, какъ случиться
Могло бъ, что онъ не здѣсь? Ты знаешь, вѣдь, сестрица,
Онъ обѣщалъ мнѣ цѣпь. О, если бы забылъ
Онъ про нее одну, но только бъ не бѣжалъ
Отъ ложа своего! Теперь я вижу ясно,
Что камень дорогой, оправленный прекрасно —
И тотъ теряетъ блескъ, и золото — оно,
Столь долго прочное, испортиться должно
Отъ тренья частаго — и точно также губитъ
Людей развратъ и ложь. О, если ужъ не любитъ
Онъ красоту мою — слезами я сотру
Остатки всѣ ея — и, плача, я умру!
О, сколько глупыхъ я встрѣчаю между нами,
У дикой ревности покорными слугами!
Все золото, что Дроміо я отдалъ,
Въ сохранности въ гостиницѣ лежитъ,
А вѣрный шутъ отыскивать куда-то
Меня пошелъ. По моему разсчету
И по словамъ хозяина, не могъ
Я Дроміо увидѣть съ той минуты,
Ни госпожи, ни дома, ни жены!»
И вот, таким манером порученье,
Что должен был исполнить мой язык,
Я на плечах моих вам доставляю,
Благодаря ему: да, по плечам
Отколотил меня он в заключенье.
Ступай опять, негодный, и веди
Его домой.
Идти опять и снова
Прибитым быть? Нет, Бога ради, я
Прошу послать кого-нибудь другого.
Ступай сейчас, бездельник, иль тебе
Я проломлю башку крестообразно.
Ну, да, а он крест этот освятит
Пощечинами новыми — и выйдет
Святою голова моя у вас.
Вон, говорят, болтливый олух! Живо
Веди его домой.
Ужели я
Так кругл для вас, что можете вы мною
Туда, сюда, как мячиком швырять?
Вы гоните отсюда, он оттуда;
Коль этак долго мне придется вам служить
То кожею меня вам следует обшить.
Как гнев твое лицо обезобразил скверно!
Он веселится там с любовницами верно,
Меж тем как по одном веселом взгляде я
Здесь жадно так томлюсь. Коль красота моя
С несчастных щек моих унесена годами
Он в этом виноват. Коль скуку лишь словами
Могу я наводить, коль ум мой отупел
И далеко не так, как прежде, быстр и смел —
Он обращением суровым и холодным,
Как мрамор, притупил все это. Если ярким
Нарядом сердце в нем другие шевелят —
Как господин моих всех денег, виноват
И в этом также он. Все эти разрушенья,
Что испытала я — его произведенья.
Лишь он в том виноват, что подурнела я!
Пусть солнечный свой взгляд он кинет — и моя
Увядшая краса воскреснет очень скоро;
Но, как дикарь-олень, он рвется из забора
И кормится, увы, вне дома. Для него
Я, бедная, давно не значу ничего.
О, ревность злейшая, самой себе мученье!
Фи, прогони ее!
Такое оскорбленье
Не больно лишь одним бесчувственным глупцам.
Я знаю, нравятся теперь его глазам
Другие женщины; иначе, как случиться
Могло б, что он не здесь? Ты знаешь, ведь, сестрица,
Он обещал мне цепь. О, если бы забыл
Он про нее одну, но только б не бежал
От ложа своего! Теперь я вижу ясно,
Что камень дорогой, оправленный прекрасно —
И тот теряет блеск, и золото — оно,
Столь долго прочное, испортиться должно
От тренья частого — и точно также губит
Людей разврат и ложь. О, если уж не любит
Он красоту мою — слезами я сотру
Остатки все ее — и, плача, я умру!
О, сколько глупых я встречаю между нами,
У дикой ревности покорными слугами!
Все золото, что Дромио я отдал,
В сохранности в гостинице лежит,
А верный шут отыскивать куда-то
Меня пошел. По моему расчету
И по словам хозяина, не мог
Я Дромио увидеть с той минуты,
