кровъ мой Духъ Святый: Троица Святая,—«мое вамъ почтеніе»; а въ богословскомъ классѣ другая исторія: одинъ послѣ обѣда благодаритъ, «яко насытилъ земныхъ благъ», и проситъ не лншить и «небеснаго царствія», а ему изъ толпы крнчатъ: «Свинья! нажрался, да еще въ царство небесное просишься».
Надо было подыскать какъ можно скорѣе инспектора, подходящаго подъ мой духъ,—тоже лютаго; при большой спѣшностн и небольшомъ выборѣ попался такой: лютости въ немъ оказалось довольно, но уже зато ничего другого не спрашивай.
— Я , говоритъ, ваше преосвященство, приму все это по-военному, чтобы сразу...
— Хорошо,— отвѣчаю:— примись по-военному...
Онъ и принялся и съ того началъ, что молитвы распорядился не читать, но нѣть хоромъ, дабы устранить всякія шалости, и то пѣть по его командѣ. Взойдетъ онъ приполномъ молчаніи и, пока не скомандуетъ, всѣ безмолвствуютъ; скомандуетъ: «молитву!» и запоютъ. Но этотъ уже очень «по-военноыу» уставилъ; скомандуетъ «молнт-в-у-у!» Семинаристы только запоютъ «Очи всѣхъ Госиодн на Тя упов...»— онъ на половпнѣ слова кричитъ: «Ст-о-ой» и подзываетъ одного:
— Фроловъ, поди сюда!
Тотъ подходнтъ.
— Ты Багрѣевъ?
— Нѣтъ-съ, я Фроловъ. — А-а: ты Фроловъ?! Отчего же это я думалъ, что ты Багрѣевъ?
Опять хохотъ и опять ко мнѣ жалобы. Нѣтъ, вижу— не годится этотъ съ военными пріемами, и нашелъ кое-какъ цивилиста, который былъ хотя не столь лютъ, но благоразумнѣе дѣйствовалъ: передъ ученикамн притворялся самымъ слабымъ добрякомъ, а мнѣ все ябедничалъ повсюду разсказывалъ ужасы о моемъ звѣрствѣ. Я это зналъ и, видя, что эта мѣра оказывается дѣйствительною, не претилъ его системѣ.
Насилу этихъ своею «лютостію» въ повиновеніе прнвелъ, въ зрѣломъ возрастѣ чудеса пошли: доносятъ мнѣ, что въ соборнаго протоіерея возъ сѣна въ середину въѣхалъ и неможеть выѣхать. Посылаю узнавать; говорять: дѣйствительно
