Дорожа послѣдовательностью въ развитіи заинтересовавшей насъ исторіи Ивана Северьяновича, мы просили его прежде всего разсказать, какими необыкновенными средствами онъ избавился отъ своей щетинки и ушелъ изъ плѣпа? Онъ повѣдалъ объ этомъ слѣдующее сказаніе:
— Я совершенно отчаялся когда-нибудь вернуться домой и увидать свое отечество. Помышленіе объ этомъ даже мнѣ казалось невозможнымъ и стала даже во мнѣ самая тоска замирать. Живу, какъ статуй безчувственный, и больше ничего; а иногда думаю: что вотъ же, молъ, у насъ дома въ церкви этотъ самый отецъ Илья, который все газетной бумажки проситъ, бывало, на служеніи молится «о плавающихъ и путешествующихъ, страждущихъ и плѣненныхъ», а я, бывало, когда это слушаю, все думаю: зачѣмъ? развѣ теперь есть воина, чтобы о плѣнныхъ молиться? А вотъ теперь и понимаю, зачѣмъ этакъ молятся, но не понимаю, отчего же мнѣ отъ всѣхъ этихъ молитвъ никакой пользы пѣтъ и, по малости сказать, хоша не невѣрую, а смущаюсь и самъ молиться не сталъ.
— Что же, думаю, молить, когда ничего оттого не выходитъ.
А между тѣмъ вдругъ однажды слышу-послышу татарва что-то сумятятся.
Я говорю:
— Что такое?
— Ничего, говорятъ, — изъ вашей стороны два муллы пришли, отъ Бѣлаго Царя охранный листъ Имѣютъ и далеко идутъ свою вѣру уставлять.
Я бросился: говорю:
— Гдѣ они?
Мнѣ показали на одну юрту, я и пошелъ туда, куда показали. Прихожу и вижу тамъ собрались много шихъ-задовъ и мало-задовъ, имамовъ и дербышей, и всѣ, поджавъ ноги, на кошмахъ сидятъ, а посреди ихъ два человѣка незнакомые, одѣты хотя и по-дорожному, а видно, что духовнаго званія: стоятъ оба посреди этого сброда и слову Божьему татаръ учатъ.
Я ихъ какъ увидалъ, взрадовался, что русскихъ вижу, и сердце во мнѣ затрепетало и упалъ я имъ въ ноги и за-
