кому долго побывать. Конь тамъ одно время бываетъ доволенъ: онъ соль лижетъ н съ нея много пьетъ и жирѣетъ, но человѣку тамъ — погибель. Живности даже никакой нѣтъ, только и есть, какъ на смѣхъ, одна малая птичка, красноустикъ, въ родѣ нашей ласточки, самая непримѣчательная, а только у губокъ этакая оторочка красная. Зачѣмъ она къ этимъ морскимъ берегамъ летитъ — не знаю, но какъ сѣсть ей постоянно здѣсь не на что, іто она упадетъ на солончакъ, полежитъ на своей хлупи и, глядишь, опять схватилась и опять полетѣла, а ты и сего лишенъ, ибо крыльевъ нѣтъ, н ты снова здѣсь, и нѣтъ тебѣ ни смерти, ни живота, ни покаянія, а умрешь, такъ кйкъ барана тебя въ соль положатъ, н лежи до конца свѣта солониною. А еще и этого тошнѣе зимою на тюбенькѣ; снѣгъ малый, только чуть траву укроетъ н залубешітъ — татары тогда все въ юртахъ надъ огнемъ сидятъ, курятъ… И вотъ тутъ они со скуки тоже часто между собою порются. Тогда выйдешь и глянуть не на что: кони нахохрятся и ходятъ свернувшись, худые такіе, что только хвосты да гривы развѣваются. Насилу ноги волочатъ и копытомъ снѣжный настъ разгребаютъ и мерзлую травку гложутъ, тѣмъ и питаются, — это и называется тюоенъкуютъ… Несносно. Только и разсѣянія, что если замѣчаютъ, что какой конь очень ослабѣлъ и тюбеньковать не можетъ, — снѣгу копытомъ не пробиваетъ и мерзлаго корпя зубомъ пе достаетъ, то такого сейчасъ въ горло ножомъ колютъ и шкуру снимаютъ, а мясо ѣдятъ. ІІрепоганое, однако, мясо: сладкое, все равно въ родѣ какъ коровье вымя, но жесткое: отъ нужды, разумѣется, ѣшь, а самого мутитъ. У меня, спасибо, одна жена умѣла еще коневыі ребра коптить: возьметъ какъ есть коневье ребро, съ мясомъ съ обѣихъ сторонъ, да въ большую кишку всунетъ и надъ очагомъ выкоптитъ. Это еще пичего, сходнѣе ѣсть можно, потому что оно, по крайней мѣрѣ, запахомъ въ родѣ ветчины отдаетъ, но а на вкусъ все равно тоже поганое. И тутъ-то этакую гадость гложешь п вдругъ вздумаешь: эхъ, а дома у насъ теперь въ деревнѣ къ празднику утокъ, молъ, и гусей щипятъ, свиней рѣжутъ, щи съ зашейной варятъ жирныя — прежирныя, и отецъ Илья, нашъ священникъ, добрып-предобрып старичокъ, теперь скоро пойдетъ онъ Христа ставить и съ нимъ дьяки, попадьи и дьячихи идутъ и съ семинаристами, и всѣ навеселѣ, а самъ отецъ
