раго я служу, и у него въ рукахъ пистолетъ, и онъ все стрѣляетъ изъ того пистолета да кричитъ:
— Держи ихъ, Иванъ! держи.
Ну, какъ же, думаю себѣ, такъ я тебѣ и стану ихъ держать? Пускай любятся! да догналъ барыньку съ уланомъ, даю имъ дитя и говорю:
— Нате вамъ этого пострѣла! только уже теперь и меня, — говорю: — увозите, а то онъ меня правосудію сдастъ, потому что я по беззаконному паспорту.
Она говоритъ:
— Уѣдемъ, голубчикъ Иванъ, уѣдемъ, будемъ съ нами жить.
Такъ мы и ускакали и дѣвчурку, мою воспитомку, съ собой увезли, а тому моему барину коза да деньги, да мой паспортъ остались.
Всю дорогу я съ этими своими съ новыми господами все на козлахъ на тарантасѣ до самой Пензы ѣдучи сидѣлъ и думалъ: хорошо ли же это я сдѣлалъ, что я офицера билъ? вѣдь онъ присягу принималъ, и на войнѣ съ саблею отечество защищаетъ и самъ государь ему, по его чину, можетъ-быть, «вы» говоритъ, а я, дуракъ, его такъ обидѣлъ!.. А потомъ это передумаю, начну другое думать: куда теперь меня еще судьба опредѣлитъ, а въ Пензѣ тогда была ярмарка и уланъ мнѣ говоритъ:
— Послушай, Иванъ, ты вѣдь, я думаю, знаешь, что мнѣ тебя при себѣ держать нельзя.
Я говорю:
— Почему же?
— А потому, отвѣчаетъ, что я человѣкъ служащій, а у тебя никакого паспорта нѣтъ.
— Нѣтъ, у меня былъ, говорю, — паспортъ, только фальшивый.
— Ну, вотъ видишь, отвѣчаетъ, — а теперь у тебя и такого нѣтъ. На же вотъ тебѣ двѣсти рублей денегъ на дорогу и ступай съ Богомъ куда хочешь.
А мнѣ, признаюсь, ужасть какъ не охота была никуда отъ нихъ идти, потому что я то дитя любилъ; но дѣлать нечего, говорю:
— Ну, прощайте, говорю, — покорно васъ благодарю на вашемъ награжденіи, но только еще вотъ что:
— Что, спрашиваетъ, — такое?
раго я служу, и у него в руках пистолет, и он все стреляет из того пистолета да кричит:
— Держи их, Иван! держи.
Ну, как же, думаю себе, так я тебе и стану их держать? Пускай любятся! да догнал барыньку с уланом, даю им дитя и говорю:
— Нате вам этого пострела! только уже теперь и меня, — говорю: — увозите, а то он меня правосудию сдаст, потому что я по беззаконному паспорту.
Она говорит:
— Уедем, голубчик Иван, уедем, будем с нами жить.
Так мы и ускакали и девчурку, мою воспитомку, с собой увезли, а тому моему барину коза да деньги, да мой паспорт остались.
Всю дорогу я с этими своими с новыми господами все на козлах на тарантасе до самой Пензы едучи сидел и думал: хорошо ли же это я сделал, что я офицера бил? ведь он присягу принимал, и на войне с саблею отечество защищает и сам государь ему, по его чину, может быть, «вы» говорит, а я, дурак, его так обидел!.. А потом это передумаю, начну другое думать: куда теперь меня еще судьба определит, а в Пензе тогда была ярмарка и улан мне говорит:
— Послушай, Иван, ты ведь, я думаю, знаешь, что мне тебя при себе держать нельзя.
Я говорю:
— Почему же?
— А потому, — отвечает, — что я человек служащий, а у тебя никакого паспорта нет.
— Нет, у меня был, — говорю, — паспорт, только фальшивый.
— Ну, вот видишь, — отвечает, — а теперь у тебя и такого нет. На же вот тебе двести рублей денег на дорогу и ступай с Богом куда хочешь.
А мне, признаюсь, ужасть как не охота была никуда от них идти, потому что я то дитя любил; но делать нечего, говорю:
— Ну, прощайте, — говорю, — покорно вас благодарю на вашем награждении, но только еще вот что:
— Что, — спрашивает, — такое?
