Приставъ вышелъ и, затворивъ за собою дверь, тотчасъ, по набожной привычкѣ, перекрестился.
Инвалидный офицеръ ожидалъ пристава внизу, и они отправились вмѣстѣ въ гораздо болѣе теплыхъ отношеніяхъ, чѣмъ когда сюда вступали.
Въ кабинетѣ у оберъ-полицеймейстера остался одинъ Свиньинъ, на котораго Кокошкинъ сначала посмотрѣлъ долгимъ, пристальнымъ взглядомъ и потомъ спросилъ:
— Вы не были у великаго князя?
Въ то время, когда упоминали о великомъ князѣ, то всѣ знали, что это относится къ великому князю Михаилу Павловичу.
— Я прямо явился къ вамъ, — отвѣчалъ Свиньинъ.
— Кто караульный офицеръ?
— Капитанъ Миллеръ.
Кокошкинъ опять окинулъ Свиньина взглядомъ и потомъ сказалъ:
— Вы мнѣ, кажется, что-то прежде иначе говорили.
Свиньинъ даже не понялъ, къ чему это относится, и промолчалъ, а Кокошкинъ добавилъ:
— Ну, все равно: спокойно почивайте.
Аудіенція кончилась.
Въ часъ пополудни инвалидный офицеръ, дѣйствительно, былъ опять потребованъ къ Кокошкину, который очень ласково объявилъ ему, что государь весьма доволенъ, что среди офицеровъ инвалидной команды его дворца есть такіе бдительные и самоотверженные люди, и жалуетъ ему медаль «за спасеніе погибавшихъ». При семъ Кокошкинъ собственноручно вручилъ герою медаль, и тотъ пошелъ щеголять ею. Дѣло, стало-быть, можно было считать совсѣмъ сдѣланнымъ, но подполковникъ Свиньинъ чувствовалъ въ немъ какую-то незаконченность и почиталъ себя призваннымъ поставить point sur les i.
Онъ былъ такъ встревоженъ, что три дня проболѣлъ, а на четвертый всталъ, съѣздилъ въ Петровскій домикъ, отслужилъ благодарственный молебенъ передъ иконою Спасителя и, возвратясь домой съ успокоенною душой, послалъ попросить къ себѣ капитана Миллера.
— Ну, слава Богу, Николай Ивановичъ, — сказалъ онъ
Пристав вышел и, затворив за собою дверь, тотчас, по набожной привычке, перекрестился.
Инвалидный офицер ожидал пристава внизу, и они отправились вместе в гораздо более теплых отношениях, чем когда сюда вступали.
В кабинете у обер-полицеймейстера остался один Свиньин, на которого Кокошкин сначала посмотрел долгим, пристальным взглядом и потом спросил:
— Вы не были у великого князя?
В то время, когда упоминали о великом князе, то все знали, что это относится к великому князю Михаилу Павловичу.
— Я прямо явился к вам, — отвечал Свиньин.
— Кто караульный офицер?
— Капитан Миллер.
Кокошкин опять окинул Свиньина взглядом и потом сказал:
— Вы мне, кажется, что-то прежде иначе говорили.
Свиньин даже не понял, к чему это относится, и промолчал, а Кокошкин добавил:
— Ну, все равно: спокойно почивайте.
Аудиенция кончилась.
В час пополудни инвалидный офицер, действительно, был опять потребован к Кокошкину, который очень ласково объявил ему, что государь весьма доволен, что среди офицеров инвалидной команды его дворца есть такие бдительные и самоотверженные люди, и жалует ему медаль «за спасение погибавших». При сем Кокошкин собственноручно вручил герою медаль, и тот пошел щеголять ею. Дело, стало быть, можно было считать совсем сделанным, но подполковник Свиньин чувствовал в нем какую-то незаконченность и почитал себя призванным поставить point sur les i.
Он был так встревожен, что три дня проболел, а на четвертый встал, съездил в Петровский домик, отслужил благодарственный молебен перед иконою Спасителя и, возвратясь домой с успокоенною душой, послал попросить к себе капитана Миллера.
— Ну, слава Богу, Николай Иванович, — сказал он
