всего натуральнѣе, и ждетъ курьера въ прохладѣ за баклажечкой.
А тѣ лица, которымъ курьеръ нимфозорію сдалъ, сію же минуту ее разсмотрѣли въ самый сильный мелкоскопъ и сейчасъ въ публицейскія вѣдомости описаніе, чтобы завтра же на всеобщее извѣстіе клеветонъ вышелъ.
— А самого этого мастера, говорятъ, — мы сейчасъ хотимъ видѣть.
Курьеръ ихъ препроводилъ въ номеръ, а оттуда въ пищепріемную залу, гдѣ нашъ лѣвша порядочно уже подрумянился, и говоритъ: вотъ онъ!
Англичане лѣвшу сейчасъ хлопъ-хлопъ по плечу и какъ ровнаго себѣ — за руки: «камрадъ, говорятъ, камрадъ — хорошій мастеръ, — разговаривать съ тобой современемъ послѣ будемъ, а теперь выпьемъ за твое благополучіе».
Спросили много вина и лѣвшѣ первую чарку, а онъ съ вѣжливостью первый пить не сталъ: думаетъ, можетъ быть отравить съ досады хотите.
— Нѣть, говоритъ, — это не порядокъ: и въ Польшѣ нѣтъ хозяина больше, — сами впередъ кушайте.
Англичане всѣхъ винъ передъ нимъ опробовали и тогда ему стали наливать. Онъ всталъ, лѣвой рукой перекрестился и за всѣхъ ихъ здоровье выпилъ.
Они замѣтили, что онъ лѣвой рукою крестится и спрашиваютъ у курьера:
— Что онъ, лютеранецъ или протестантистъ?
Курьеръ отвѣчаетъ:
— Нѣтъ, онъ не лютеранецъ и не протестантистъ, а русской вѣры.
— А зачѣмъ же онъ лѣвой рукой крестится?
Курьеръ сказалъ:
— Онъ — лѣвша и все лѣвой рукой дѣлаетъ.
Англичане еще болѣе стали удивляться и начали накачивать виномъ и лѣвшу, и курьера, и такъ цѣлые три дня обходилися, а потомъ говорятъ: «теперь довольно». По симфону воды съ ерфиксомъ приняли и, совсѣмъ освѣживши, начали разспрашивать лѣвшу: гдѣ онъ и чему учился и до какихъ поръ ариѳметику знаетъ?
Лѣвша отвѣчаетъ:
— Наша наука простая: по Псалтирю да по Полусоннику, а ариѳметики мы нимало не знаемъ.
всего натуральнее, и ждет курьера в прохладе за баклажечкой.
А те лица, которым курьер нимфозорию сдал, сию же минуту ее рассмотрели в самый сильный мелкоскоп и сейчас в публицейские ведомости описание, чтобы завтра же на всеобщее известие клеветон вышел.
— А самого этого мастера, — говорят, — мы сейчас хотим видеть.
Курьер их препроводил в номер, а оттуда в пищеприемную залу, где наш левша порядочно уже подрумянился, и говорит: вот он!
Англичане левшу сейчас хлоп-хлоп по плечу и как ровного себе — за руки: «камрад, говорят, камрад — хороший мастер, — разговаривать с тобой со временем после будем, а теперь выпьем за твое благополучие».
Спросили много вина и левше первую чарку, а он с вежливостью первый пить не стал: думает, может быть отравить с досады хотите.
— Неть, — говорит, — это не порядок: и в Польше нет хозяина больше, — сами вперед кушайте.
Англичане всех вин перед ним опробовали и тогда ему стали наливать. Он встал, левой рукой перекрестился и за всех их здоровье выпил.
Они заметили, что он левой рукою крестится и спрашивают у курьера:
— Что он, лютеранец или протестантист?
Курьер отвечает:
— Нет, он не лютеранец и не протестантист, а русской веры.
— А зачем же он левой рукой крестится?
Курьер сказал:
— Он — левша и все левой рукой делает.
Англичане еще более стали удивляться и начали накачивать вином и левшу, и курьера, и так целые три дня обходилися, а потом говорят: «теперь довольно». По симфону воды с ерфиксом приняли и, совсем освеживши, начали расспрашивать левшу: где он и чему учился и до каких пор арифметику знает?
Левша отвечает:
— Наша наука простая: по Псалтырю да по Полусоннику, а арифметики мы нимало не знаем.