нѣтъ, — такъ я тому не причиненъ, и скажу, отчего такъ дѣло было.»
Какъ взошелъ лѣвша и поклонился, государь ему сейчасъ и говоритъ:
— Что это такое, братецъ, значитъ, что мы и такъ, и этакъ смотрѣли, и подъ мелкоскопъ клали, а ничего замѣчательнаго не усматриваемъ?
А лѣвша отвѣчаетъ:
— Такъ ли вы, ваше величество, изволили смотрѣть?
Вельможи ему киваютъ: «дескать, не такъ говоришь!» а онъ не понимаетъ, какъ надо по придворному съ лестью или съ хитростью, а говоритъ просто.
Государь говоритъ:
— Оставьте надъ нимъ мудрость, — пусть его отвѣчаетъ, какъ онъ умѣетъ.
И сейчасъ ему пояснилъ:
— Мы, говоритъ, вотъ какъ клали — и положилъ блоху подъ мелкоскопъ. Смотри, говоритъ, самъ — ничего не видно.
Лѣвша отвѣчаетъ:
— Этакъ, ваше величество, ничего и невозможно видѣть, потому что наша работа противъ такого размѣра гораздо секретнѣе.
Государь вопросилъ:
— А какъ же надо?
— Надо, говоритъ, всего одну ея ножку въ подробности подъ весь мелкоскопъ подвести и отдѣльно смотрѣть на всякую пяточку, которой она ступаетъ.
— Помилуй, скажи, — говоритъ государь: — это уже очень сильно мелко!
— А что же дѣлать, — отвѣчаетъ лѣвша: — если только такъ нашу работу и замѣтить можно: тогда все и удивленіе окажется.
Положили, какъ лѣвша сказалъ, и государь какъ только глянулъ въ верхнее стекло, такъ весь и просіялъ, — взялъ лѣвшу, какой онъ былъ неубранный и въ пыли неумытый, — обнялъ его и поцѣловалъ, а потомъ обернулся ко всѣмъ придворнымъ и сказалъ:
— Видите, я лучше всѣхъ зналъ, что мои русскіе меня не обманутъ. Глядите, пожалуйста: вѣдь они, шельмы, аглицкую блоху на подковы подковали!
нет, — так я тому не причинен, и скажу, отчего так дело было.»
Как взошел левша и поклонился, государь ему сейчас и говорит:
— Что это такое, братец, значит, что мы и так, и этак смотрели, и под мелкоскоп клали, а ничего замечательного не усматриваем?
А левша отвечает:
— Так ли вы, ваше величество, изволили смотреть?
Вельможи ему кивают: «дескать, не так говоришь!» а он не понимает, как надо по придворному с лестью или с хитростью, а говорит просто.
Государь говорит:
— Оставьте над ним мудрость, — пусть его отвечает, как он умеет.
И сейчас ему пояснил:
— Мы, — говорит, — вот как клали — и положил блоху под мелкоскоп. — Смотри, — говорит, — сам — ничего не видно.
Левша отвечает:
— Этак, ваше величество, ничего и невозможно видеть, потому что наша работа против такого размера гораздо секретнее.
Государь вопросил:
— А как же надо?
— Надо, говорит, всего одну ее ножку в подробности под весь мелкоскоп подвести и отдельно смотреть на всякую пяточку, которой она ступает.
— Помилуй, скажи, — говорит государь: — это уже очень сильно мелко!
— А что же делать, — отвечает левша: — если только так нашу работу и заметить можно: тогда все и удивление окажется.
Положили, как левша сказал, и государь как только глянул в верхнее стекло, так весь и просиял, — взял левшу, какой он был неубранный и в пыли неумытый, — обнял его и поцеловал, а потом обернулся ко всем придворным и сказал:
— Видите, я лучше всех знал, что мои русские меня не обманут. Глядите, пожалуйста: ведь они, шельмы, аглицкую блоху на подковы подковали!
