А во Второзаконіи (23, 18) есгь запрещеніе: «да не принесеши въ храмъ мзды блудничн іі цѣны песіи-; но благочннныіі это разрѣшолъ. Онъ сказалъ, что «Второзаконіе дѣйствовало при Ветхомъ ЗаѳѣтШ а теперь, прн Новомъ,— все новое». Страшная гроза, сналнвшая Кромсаевъ дворъ, оживнла нашъ воздухъ. Предчувствовалось уже въ тѣ дни, что голоду наступаетъ конецъ д близятся «времена отрады». Городскіе жнтелп начннали вспомпнать о своихъ деревенскихъ друзьяхъ и родственнпкахъ л посѣщать і і х ъ . ЗІы снова входп.ш въ общеніе съ міромъ.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ.
Передъ тѣмъ какъ растаять рѣчкѣ, къ намъ пріѣхала тетушка Пелагея Дмнтріевна, которую, въ ранніе ея годы. въ родствѣ всѣ называлн «проказнпца». Впрочемъ, у нея была репутація очень мпогосторонняя и сложная, іі сообразно разлнчнымъ ея фазпсамъ п переходамъ ей давалось «новое нмя». Пелагея Дмптріевна нлн, по-домашнему, «тетя Полдц», была княгиня н годъ тому назадъ выдала старшую дочь замѵжъ за очень пменптаго князя. Тетушка всегда была ирекраснын человѣкъ, но въ молодостп, когда на нее сердняись, и потомъ, помнрясь съ нею, называли ее «проказшіцен», — она «страдала самордаками». «Самордаки» — это такая болѣзнь, совмѣщавшая фантазію и упрямство. Своего рода «блажь». Самордакн у тетп совсѣмъ нпкогда и не прошлн, а только «иереблажилнсь». Въ голодный годъ она заблажила тѣмъ, что не продала ни пуда мукп, а все пскормпла на дѣтскихъ мужпковъ, надъ которыми она была опекуншею, и завела такое баловство, что всѣ мужпкн п бабы приводпли съ собою къ ней на дворъ своихъ дѣтей и всѣ у нея наѣдалнсь. На это двое ея сосѣдей обраща.ш вниманіе предводптеля н указывали, что она, какъ оиекунша, такнхъ расходовъ допускать не смѣетъ, — тѣмъ болѣе, что свопмъ примѣромъ она другихъ подводптъ къ опасности; и нредводитель ей дѣлалъ замѣчаніе, но «не могъ запретпть». Тетя отвѣчала, что она «хочетъ ндти подъ судъ». Вообще тетя ІІолли была особа живая, смѣлая п ннтересная, и одолѣть ее — была не шутка...
