А ты ее отпусти со лінои: я и ее съ собой въ городъ сведу... у меня есть тамъ хозясва добрые... моп выняньченные; онн велятъ намъ съ ней и вдвоемъ жить... будемъ вдвоемъ садиться съ прислугаміі.
— А другія-то мои дѣтушкн миѣ, думаешь. развѣ не жалобны?— говоритъ солдатка.
Тутъ старушка н задумалась.
-г-Дрюкя! — говоритъ:— Да... вотъ то-то н есть... Еще и другія есть!
Развела рукн ш опять задумалась, н стала сама къ себѣ втишь ігрііговаривать:
— Охъ, охъ-охъ-охъ!.. Одни да и другія есть... да и много нхъ... Вотъ и горюшко! А чтб сдѣлать-то?
А солдатка, не долго думая, отвѣчаетя» ей:
— А ты нс знаешь, баунька, {іт6 сдѣлать?
— ІІе знаю, касатынька.
— Вотъ то-то и оно.
— А ты развѣ знаешь что-ннбудь?
— Я знаю.
— Такъ ты скажп.
Солдатка задумалась. словъ у нея не находилось для выраженія того, чтб она придумаѵгл.
I I старупіка молчитъ.
Тягостно-тягостно стало въ темной избѣ, какъ будто сатана взошелъ. Старушка вздохнула н сказала:
— Встань-ка, касатка, подойди къ псчкѣ, вздуй огня.
А племянница ей грубо отвѣтила:
— А на что тебѣ огонь,— вовсе не надобно.
— Какъ же не надобно... темно совсѣмъі
— Н у, такъ что жъ. что темпо?... Нонче... всѣ безъ огня...
Ложпся спать, баунька!
— Да зачѣмъ же такъ... виотьмахъ... Надо стать Богу помолпться.
— Н у, и номолись, баунька.
Та не поняла илп нс разслышала и ііереспроспла:
— Что, матушка?
— Помолись, говорю, баунька.
—- Да что ты меня торошшіь — прпдетъ часъ, такъ и помолюсь.
— Нйтъ, баунька, часъ ужъ пршнелъ— скорѣй молись.
