ходить такъ много ребятишекъ, что она не могла уже всѣмъ имъ дать молока отъ своей коровы. Тремъ-четыремъ дастъ, а больше и нѣтъ, — и самой похлебать ничего не оставалось. Не привыкла старушка отказывать, да дѣлать нечего— поневолѣ отказываетъ, и бѣдные ребятишки отходятъ съ нустымн нлошкамн... А такіе онн все жалкіе, исіштые, дажс н не плачутъ, а только глядятъ жадно... Думать о нихъ больно. I I не знаетъ старушка, какъ ей быть іі кѣкъ между всѣмн молочко дѣлпть...
Но вдругъ все это ея затрудненіе сразу покончіілось: вг ь одну і і з ъ темныхъ зимнихъ ночей, передъ праздннкомъ, ктото увелъ нзъ сѣней ея корову, н слѣды ея на улицѣ съ другимн такнмп же слѣдамн попуталисьі и стало негдѣ искать коровы.
Старуха не согласнлась н явку иодавать,— сказа.іа:
— Боюся я, не поклепать бы невиннаго!
Говорилн ей, будто коровка ея по частямъ разнята н солнтся въ корчагахъ на большоп дорогѣ у постоялаго дворнка, но старуха такп - ныдержала себя — не жаловалась.
Щунялц ее н племяннпки, н поігъ прн встрѣчѣ ен выговарпваіъ, что нехорошо не заявлнть,--что «кто вору потакаетъ, тотъ самъ еслн и не тать, то на ту же стать»; но старушка все отвела тѣмъ, что «Богъ все знаетъ, — а она не ішсьмённая!»
Теперь она осталась прн одномъ кпсе.іѣ п не устаізала кнселемъ дѣ.лпться, но и это ио тогдашней всеобщеп нуждѣ много значнло, и стало это безпокоить старушкпну нлемянннцу.
— Кормптъ-дс опа мою дѣвочку и обѣщала ей отказать пзбу п корову, а вотъ коровы уже іі нѣтути. Того глядн, то же самое выйдетъ п со всѣмъ ея богачествомъ. Все она нстрашітъ на чулшхъ ребятъ, а тогда мнѣ съ моими дѣтямп ужъ ничего и не останется... Лучше бы она, старушка, сдѣлала, если бы теиерь ііоскорѣй померла!.. Чего ей?.. вѣді, ужъ пожпла! А то все будетъ жнть да раздавать, и раздастъ все такъ, что послѣ, какъ номретъ, то н попу за похороны дать будетъ нечего, — еще съ нсю съ мертвою-то тогда п наіглачешься.
И стала племянпинька о своен теткѣ все больше иечалнться н даже начала говорить ей:
