— Право, — заговорила почтмейстерша съ непритворными нервными слезами на глазахъ. — Право… я говорю, что жъ, онъ здѣсь одинъ… я его люблю, какъ сына; я въ этомъ не ошибаюсь и, слава Богу, что я это прочитала.
— Возьмите его, — продолжала она, протягивая письмо Термосесову: — возьмите и уничтожьте.
— Уничтожить? — зачѣмъ? Нѣтъ, я его не уничтожу. Нѣтъ; пусть его идетъ, куда послано, но копійку позвольте, я только сниму съ него для себя копійку.
Термосесовъ сразу сообразилъ, что хотя это письмо и не лестно для его чести, но зато весьма для него выгодно въ томъ отношеніи, что ужъ его, какъ человѣка опаснаго, непремѣнно пристроятъ на хорошее мѣсто.
Списавъ себѣ копію, Термосесовъ, однако, спряталъ въ карманъ и оригиналъ и ушелъ погулять.
Онъ проходилъ до поздняго вечера по загороднымъ полямъ и вернулся поздно, когда уже супруги Бизюкины отошли въ опочивальню, а Борноволоковъ сидѣлъ одинъ и что-то писалъ.
— Строчите вы, ваше сіятельство? Уже опять что-то строчите? — заговорилъ весело Термосесовъ.
Въ отвѣтъ послѣдовало одно короткое, безстрастное «да».
— Вѣрно, опять какую-нибудь гадость сочиняете?
Борноволоковъ вздрогнулъ.
— Ну, такъ и есть! — лѣниво произнесъ Термосесовъ, и вдругъ неожиданно заперъ дверь и взялъ ключъ въ карманъ.
Борноволоковъ вскочилъ и быстро началъ рвать написанную имъ бумажку.
Жестоковыйный проходимецъ расхохотался.
— Ахъ, какъ вы сполошились! — заговорилъ онъ. — Я заперъ дверь единственно для того, чтобы посвободнѣе съ вами поблагодушествовать, а вы все сочиненіе порвали.
Борноволоковъ сѣлъ.
— Подпишите вотъ эту бумажку. Только, чуръ, ее не рвать.
Термосесовъ положилъ предъ нимъ ту безформенную бумагу, въ которой описалъ правду и неправду о Туберозовѣ съ Тугановымъ и положилъ себѣ аттестацію.
Борноволоковъ безстрастно прочелъ ее всю отъ начала до конца.
