— Да, бѣдная наша церковь несетъ за это отовсюду напрасныя порицанія, — замѣтилъ отъ себя Туберозовъ.
— Такъ на что̀ же вы жалуетесь? — живо обратился къ нему Препотенскій.
— Жалуемся на невѣротерпимость, — сухо отвѣтилъ ему Туберозовъ.
— Вы отъ нея не страдаете.
— Нѣтъ, горестно страдаемъ! Вы громко и свободно проповѣдуете, что надо, чтобы вѣры не было, и вамъ это сходитъ, а мы если только пошепчемъ, что надо, чтобы лучше вашихъ ученій не было, то…
— Да, такъ вы вотъ чего хотите! — перебилъ учитель. — Вы хотите на насъ науськивать, чтобы насъ порѣшили.
— Нѣтъ, это вы хотите, чтобы насъ порѣшили.
Препотенскій не нашелся отвѣтить: отрицать этого онъ не хотѣлъ, а прямо подтвердить боялся. Тугановъ устранилъ затрудненіе, сказавъ, что отецъ протопопъ только негодуетъ, что есть люди, поставляющіе себѣ задачею подрывать въ простыхъ сердцахъ вѣру.
— Наипаче негодую на то, что сіе за потворствомъ и удается.
Препотенскій улыбнулся.
— Удается это потому, — сказалъ онъ: — что вѣра роскошь, которая дорого народу обходится.
— Ну, однако, не дороже его пьянства, — безстрастно замѣтилъ Тугановъ.
— Да, вѣдь, пить-то — это веселіе Руси есть, это національное, и водка все-таки полезнѣе вѣры: она, по крайней мѣрѣ, грѣетъ.
Туберозовъ вспыхнулъ и крѣпко сжалъ рукавъ своей рясы; но въ это время Тугановъ возразилъ учителю, что онъ ошибается, и указалъ на то, что вѣра согрѣваетъ лучше чѣмъ водка, что всѣ добрыя дѣла нашъ мужикъ начинаетъ помолившись, а всѣ худыя, за которыя въ Сибирь ссылаютъ, дѣлаетъ водки напившись.
— Впрочемъ, откупа̀ уничтожены экономистами, — перебросился вдругъ Препотенскій. — Экономисты утверждали, что чѣмъ водка будетъ дешевле, тѣмъ меньше ее будутъ пить, и соврали. Впрочемъ, экономисты не соврали; — они знаютъ, что для того, чтобы народъ меньше пьянствовалъ, требуется не одно то, чтобы водка подешевѣла. Надо, что-
