— Ну, теперь подавайте, — говоритъ владыка. Подали двѣ мелкія тарелочки гороховаго супа съ сухарями, и только что офицеръ раздразнилъ аппетитъ, какъ владыка уже и опять встаетъ. — Ну, возблагодаримте, говоритъ, теперь Господа Бога по трапезѣ. Да ужъ въ этотъ разъ какъ сталъ читать, такъ тотъ молодецъ не дождался, да потихоньку драла и убѣжалъ. Разсказываетъ мнѣ это вчера старикъ и смѣется: — «Сей духъ, говоритъ, ничѣмъ же изъимается, токмо молитвою и постомъ».
— Онъ и остроуменъ, и человѣкъ обращенія пріятнаго и тонкаго, — уронилъ Туберозовъ, словно его тяготили эти анекдотическіе разговоры.
— Да; но тоже кряхтитъ и жалуется, что людей нѣтъ. «Плывемъ, говоритъ, по глубокой пучинѣ на расшатанномъ кораблѣ и съ пьяными матросами. Хорони Богъ на сей случай бури».
— Слово горькое, — отозвался Туберозовъ.
— Впрочемъ, — началъ снова Тугановъ: — про вашъ городъ сказалъ, что тутъ крѣпко. Тамъ, говоритъ, у меня есть два попа: одинъ умный, другой — благочестивый.
— Умный — это отецъ Савелій, — отозвался Захарія.
— Почему же вы увѣрены, что умный — это непремѣнно отецъ Савелій?
— Потому что… они мудры, — отвѣчалъ, конфузясь, Бенефактовъ.
— А отецъ Захарія вышли по второму разряду, — подсказалъ дьяконъ.
Туберозовъ покачалъ на него укоризненно головою. Ахилла поспѣшилъ поправиться и сказалъ:
— Отецъ Захарія благочестивый, это владыка, должно-быть, къ тому и сказали, что на отца Захарія жалобъ никакихъ не было.
— Да, жалобъ на меня не было, — вздохнулъ Захарія.
— А отецъ Савелій безпокойный человѣкъ, — пошутилъ Тугановъ.
Минута эта представилась Препотенскому крайне благопріятною, и онъ, не упуская ея, тотчасъ же заявилъ, что безпокойные въ духовенствѣ это значитъ доносчики, потому что религіозная совѣсть должна быть свободна. Тугановъ не постерегся и отвѣтилъ Препотенскому, что свобода совѣсти необходима и что очень жаль, что ея у насъ нѣтъ.
