«— Матушка, говорю, какой мнѣ еще, глупцу, подарокъ? Я и такъ всѣмъ свыше главы моей доволенъ.
«— Нѣтъ, изволятъ говорить, я думаю тебя хоть рублемъ одарить.
«Что жъ, я отказываться не посмѣлъ, поцѣловалъ ея ручку и говорю:
«— Много, говорю, вашею милостью взысканъ, и самъ опять сѣлъ чулокъ вязать. Я еще тогда хорошо глазами видѣлъ и даже въ гвардію нитяные чулки на господина моего, Алексѣя Никитича, вязалъ. Вяжу, сударь, чулокъ-то, да и заплакалъ. Богъ знаетъ чего заплакалъ, такъ, знаете, вспомнилось что-то про родныхъ, предъ днемъ ангела, и заплакалъ. А Марѳа Андревна видятъ это, потому что я напротивъ ихъ кресла на подножной скамеечкѣ всегда вязалъ, и спрашиваютъ:
«— Чего жъ ты это, изволятъ говорить, Николаша, плачешь?
«— Такъ, отвѣчаю, матушка, что-то слезы такъ… да, и знаете, что̀ имъ доложить-то, отчего плачу, и не знаю. Всталъ, ручку ихъ поцѣловалъ, да и опять сѣлъ на свою скамеечку. Не извольте, говорю, сударыня, обращать взоровъ вашихъ на эту слабость, это я такъ, сдуру, эти мои слезы пролилъ.
«И опять сидимъ да работаемъ; и я чулокъ вяжу, и онѣ чулочекъ вязать изволятъ. Только вдругъ онѣ этакъ повязали, повязали и изволятъ спрашивать:
«— А куда же ты, Николай, рубль-то дѣнешь, что я тебѣ завтра подарить хочу?
«— Тятенькѣ, говорю, сударыня, своему при вѣрной оказіи отправлю.
«— А если, говорятъ, я тебѣ два подарю?
«— Другой, докладываю, маменькѣ пошлю.
«— А если три?
«— Братцу, говорю, Ивану Аѳанасьевичу.
«Онѣ покачали головкой да изволятъ говорить:
«— Много же какъ тебѣ, братецъ, денегъ-то надо, чтобы всѣхъ одѣлить! Этого ты, такой маленькій, и вѣкъ не заслужишь.
«— Господу, говорю, было угодно меня такимъ создать, — да съ сими словами и опять заплакалъ; опять сердце, знаете, сжалось: и сержусь на свои слезы и плачу. Онѣ же,
